Реми пожала плечами. Пристроила гитару между двумя креслами и тоже вышла на улицу.

Швейцар угощал сестер Христофоровых мятными леденцами.

– Разве им можно? – спросила Ремина.

– Не знаю, – пожал плечами швейцар. – Но они очень любят конфеты.

– Дети есть дети, – высказалась Ремина. Она вдруг вспомнила долговязого Кристо. Подумала о школе, которую его волонтеры строят в южном атолле. – А кто научил малышек нашему языку? – поинтересовалась она.

Швейцар поморщился.

– Миссионеры. Церковь Господа Вседержителя, слыхали небось? – Швейцар дождался кивка и продолжил с некоторой опаской: – Шуты гороховые… Крестят аксл целыми нерестами, фамилии им благочестивые дают. Библию читать учат.

– Что в этом плохого?

– А чего хорошего? Чужая душа – потемки. А душа чужого, если она у него есть, – черная дыра… Меня Бруно, кстати, зовут.

– Ремина. Очень приятно. А старшей девочке в школу, наверное, надо ходить. У вас ведь есть школа для аксл?

Швейцар прищурился:

– А кто из них, по-вашему, старшая рыбка?

– Что? Да вот эта.

Старшая аксла заморгала. Левым глазом – правым; левым – правым…

– Они из одного нереста, – улыбнулся швейцар.

– Как это – из одного нереста? – не поняла Реми.

– Одногодки, – пояснил швейцар. – Это ведь акслы. Они приостанавливают свое развитие, когда пожелают. Вот эти две захотели остаться девочками. Да… Причем одна почти сразу застолбила себе возраст, а вторая – пару годиков повременила.

– Господи! – Реми ахнула, почти как Греза. – Неужели это возможно?

– О! – в усы усмехнулся швейцар. – Не позволяйте себе думать об акслах как о людях.

Реми внимательно пригляделась к девочкам.

– Сколько же им лет на самом деле?

Швейцар призадумывался, переводя годы Сирены в земные.

– Двенадцать… или около того, – сказал он, наконец.

– Господи… – вновь протянула Реми. – Это ведь какая-то… вечная молодость!

– Почему же! – важно надул губы швейцар. – Эти повзрослеют и состарятся. Детские мордашки пойдут коричневыми пятнами, зубки сгниют… Помрут, в общем… хотя на вид останутся такими же маленькими.

– Какой кошмар!

– Да-а… – продолжил швейцар. – Послушайте сюда, Ремина. Нужны были бы им сильные руки и ноги или… там… размножаться бы им хотелось… ну, вы не маленькая и понимаете, что я хочу сказать… они сделали бы себя постарше. Вот те, что среди рифов живут, спешат возмужать поскорее. Но этим неплохо живется при гостинице, и нам от них польза – приучать туристов, чтоб не падали без чувств, едва завидят взрослого акслу.

– Ну… что ж… – Реми вымученно улыбнулась. Повернулась к девочкам: – А вы, лягушата, оказывается, уже большие? Какие хитрюги растут, боже мой!

Она вернулась в вестибюль. Увидела, что по лестнице спускается Марвелл, а с ним – Пасадель и О’Ливи.

– Папа́, я хочу посмотреть, как живут аборигены.

Марвелл оттопырил нижнюю губу, фыркнул.

– Ремина! – начал он с расстановкой. – Я спешу в горсовет на заседалово. Мне бы очень хотелось, чтобы ты присоединилась ко мне.

– Зачем?

– Кроха! Разве тебе неинтересно, чего ради пришлось лететь в эдакую даль? Посидишь в зале, на ус намотаешь. Поймешь, чем твой папа́ на жизнь зарабатывает.

– Зачем?

На самом деле она сразу поняла, куда клонит отец. Мол, крохе Реми пора прекратить валять дурака. Играть на гитаре, писать стихи и зачитываться фэнтези – непозволительная роскошь для девушки ее возраста. Дескать, дочки его партнеров по гольфу уже карьеру делают, и только Реми до сих пор в статусе маленькой девочки. Самой должно быть стыдно… И так далее, и тому подобное.

Реми помотала головой.

Нет, папа́! Крутить-вертеть собой она не позволит. Да здравствует гитара, рифмы и хоббиты с эльфами! Нечего тянуть человека с чистой душой в клоаку бизнеса и политики.