Он проводил мне экскурсию в отделе, когда я впервые пришла туда, чтобы встретиться с клиентом. После чего мы обменялись номерами на всякий случай. Когда Вилсон понял, насколько блестяще я справляюсь со своей работой, он стал для меня вроде бы проводником к подозреваемым. Первый год он рекомендовал меня всем. Сейчас же приходит, потому что хотят видеть меня сами.

Действительно лучшими друзьями мы стали, когда Вилсон обратился ко мне совершенно отчаянный и практически стоял передо мной на коленях. Помощь теперь требовалась ему. Но эта помощь предполагала нарушение своих собственных принципов, что для меня удар под дых. Для меня это недопустимо. До сих пор порой размышляю, когда Вилсон сумел стать для меня важным человеком, если я пошла на поводу его мольбы.

– Ладно, я спешу, – решила я как можно скорее замять свои слова.

Еще моя особенность по отношению к Вилсону – я стараюсь не обидеть его своими словами, хотя это плохо получается, ведь я неудержима, а если сделала это, то жалею.

– Что-то случилось? – поинтересовался он с тревожным видом.

Я взъерошила волосы на макушке и смахнула их за спину. Тяжело вздохнув, я прикусила нижнюю губу, не находя сил и желания выдвигать свои откровения в тяжелый для меня день.

Вилсон, кажется, все понял по выражению моего лица. Оно потерянное, уставшее и сердитое.

– Точно. Сегодня же…

– Десятое июля, – перебила я его, показывая, что не желаю углубляться в эту тему.

– Может мне тебя подвести?

– Нет, не нужно. Я сама справлюсь, – резко отбросила я его помощь и захлопнула дверь в кабинет, закрывая ее на ключ.

В холле, где должна сидеть моя ассистентка, пусто и холодно. Я не стала заводить ее, поскольку поняла, что мне одной довольно комфортно работать при звуке мониторов и принтера.

Мы с Вилсоном вошли в лифт. Я нажала на кнопку первого этажа и спустя несколько секунд мы уже шли по огромному белоснежному холлу делового здания, который населен людьми. Они, как муравьи, спешат по своим делам, не видя ничего и никого вокруг.

Мы покинули здание Сиграм-билдинг, в котором находится мой офис, и попрощались.

Я села в свой белый «Мерседес», завела двигатель и помчалась к сестре, которая наверняка уже давно ждет меня на кладбище. Я держала путь на север Манхэттена, который займет у меня пол часа времени.

Сердце в груди билось размеренно и тихо, но вот душа полна переживаний и страданий, что мешает мне свободно дышать. Я крепко сжимаю руль, чтобы как-то игнорировать тряску рук и судорожно выдыхаю. Останавливаюсь перед машиной, когда образуется пробка и смотрю в сторону.

Сквозь последние сегодняшние солнечные лучи, которые медленно уходят за горизонт, виднеется река Гудзон, вдоль которой проезжает поток машин.

Я решаюсь включить поворотник и съехать в сторону, на место стоянки дороги. Выхожу из машины и приближаюсь к перилам, которые огораживают дорогу от реки.

Вдыхаю в себя воздух и медленно выпускаю, смотря на завораживающий закат. Очень хотелось надеяться, что хотя бы этот впечатляющий природный вид успокоит мои оголенные нервы. Стараюсь дышать глубоко и не уходить в пучину мрачных мыслей.

Черта с два у меня получается контролировать себя!

В этот день у меня душа наизнанку выворачивается, поскольку является самым ужасным днем, который мне довелось пережить. Каждый год он повторяется и, вроде как, уже можно спокойно реагировать на события четырёхлетней давности. Но каждый раз, просыпаясь десятого июля, я будто заново окунаюсь в те душераздирающие моменты и ничего не могу с собой поделать. Это уже какая-та заложенная во мне программа.