Чудом оставшиеся в живых жители спасались бегством, кто как мог: одни пускались вплавь по реке, другие в дыму, спотыкаясь о трупы, пробирались к проломам в стенах. Шум боя затихал, оставался позади…

В те страшные часы Авраам[9], которого Господь уберег от гибели, в последний раз оглянулся на пожираемый огнем родной город. С ним были отец Фарра, племянник Лот и жена Сара. Им всем посчастливилось в тот судный день благополучно покинуть Ур…

С такими же, как они, беглецами спаслась от неминуемой смерти молодая женщина, с головы до ног укутанная в испачканное кровью и сажей покрывало. Никто не спрашивал ее, кто она и куда направляется. Никто не интересовался ее именем и происхождением… Люди все еще пребывали в ужасе от того, что им пришлось увидеть. Должно было пройти время, прежде чем они снова смогут радоваться жизни и думать не о кошмарном прошлом, а о светлом будущем.

Впрочем, только богам известно, какое кому уготовано будущее…

Ур халдейский не раз погибал и возрождался из пепла. Его не сломили ни разрушительные наводнения, ни нашествия врагов, ни страшные пожары. Он снова восставал из руин, расцветал, богател и молился своим богам…

Но тогда бежавшие из поверженного Ура Авраам со своим семейством и молчаливая женщина, прячущая под грязным покрывалом свое сокровище, не могли знать об этом. Им казалось: всему, что они любили, пришел конец…

Москва. Наше время

Марина разливала чай, отсчитывала сдачу, подавала чашки, ища глазами Апреля.

В такие холодные вьюжные вечера, как этот, он обычно приходил поздно, болтал с кем-нибудь из знакомых парней о горных походах, бренчал на гитаре, потом садился за угловой столик в «Буфете» и о чем-то размышлял в одиночестве. Его красивое лицо было грустным.

Марина сама приносила ему крепкий травяной чай без сахара, как он любил, садилась напротив, подперев ладонью щеку, и спрашивала:

– Тоскуешь, Апрель?

– Ага… в этом состоянии хорошо пишется. Стихи так и льются, легко ложатся на музыку.

– Серьезно?

– Не веришь? Вот, послушай…

И он вполголоса напевал ей простенький мотивчик, берущий за душу, декламировал такие же незатейливые стихи, от которых Марине хотелось плакать.

– Нравится?

– Очень!

– Еще полчаса посижу, и будет песня.

– Маринка, ты куда подевалась? – кричала из-за стойки Соня, словно не видела сестры. – Иди работать!

Сегодня Апрель пришел чернее тучи, сразу заглянул в «Буфет» и заказал водки. Небывалое дело! Не то чтобы он совсем не пил – выпивал понемногу, но всегда по поводу и с ребятами. То чей-нибудь день рождения отмечали, то обмывали удачное выступление, то новый альбом, то… словом, спиртным Апрель не баловался, разве что за компанию.

Марина молча плеснула в стакан из бутылки с бело-зеленой этикеткой и горлышком «советского» образца, подала.

– Случилось что-нибудь?

Он проглотил водку, подвинул к ней стакан:

– Еще столько же.

– Я могу тебе помочь?

Он опять не ответил, выпил и уронил голову на руки.

– Тошно мне, Маринка, ох, и тошно…

– Да что с тобой?

– Ладно, не парься. Пройдет…

К стойке подвалила группа парней, загалдели, засыпали девушку комплиментами. Апрель отошел, плюхнулся за свой столик и уставился в никуда. Сексуальный до жути, молодой, сильный, гордый и… одинокий.

Марина попросила Соню сменить ее за стойкой, пошла разносить заказы. Искоса наблюдая за Апрелем. Плохо человеку, и никого это не волнует! Так люди и режут себе вены или выбрасываются из окон. Черствый народ вокруг, черствый. Даже здесь, – веселятся все вместе, а горюют поодиночке.

Она несла на соседний столик кулеш с плавающими вверху кусочками сала, когда Апрель резко поднялся и пошел к двери. Марина чуть не уронила поднос с мисками, полными горячего варева. Поспешно обслужила посетителей и выскочила следом за молодым человеком. Тот стоял в гардеробной лицом к окну с сотовым телефоном в руках, набирал чей-то номер. Гардеробщица, тетя Нюся, по совместительству уборщица, увидела девушку, обрадовалась и жестом подозвала ее.