Только не в конюшне. Слишком глупо, слишком опасно, слишком напоминает о былом. Если он хочет убедить ее вернуться на прежний путь, именно эту ошибку делать ни в коем случае нельзя.

Благополучно закрыв дверь, он снял с крючка фонарь, который Пенни уже потушила, и вслед за ней вышел во двор. Там повесил фонарь на прежнее место, взялся за ручку насоса и стал качать воду, чтобы дать Пенни вымыть руки. Потом тоже умылся, и они медленно побрели к дому по заросшему травой склону.

Все как обычно, если не считать того, что уже полночь. Если не считать того, что когда они в прошлый раз проходили под нависшими ветвями дубов, он ее поцеловал.

Она энергично шагала вперед, ни разу не оглянувшись на него.

Он шел рядом и молчал. И даже не пытался взять ее за руку.

Пенни отметила это и твердила себе, что очень рада. И вообще непонятно, почему она позволяла ему брать себя за руку, хотя он и не спрашивал разрешения. Для всех будет лучше, если они станут держаться на расстоянии: взять хотя бы этот душераздирающий момент в конюшне. И не стоит думать о том, что ощущала она в его объятиях, и о непреодолимом желании пережить подобные мгновения.

Во всем, что касалось Чарлза, она мгновенно теряла контроль над собой. Между ними все кончено вот уже больше десяти лет, но ее чувства остались прежними, и самое большее, на что она могла надеяться, – приглушить их, заставить подчиниться… или… или хотя бы ослабить.

Дубы были совсем близко. Под ними лежали густые тени. Но ее трясло не из-за страха темноты.

Она продолжала идти, соблазнительно покачивая бедрами. От нее исходила волна мощного чувственного влечения… однако он не сделал ни малейшей попытки потянуться к ней. Остановить.

И не сказал ни единого слова.

И когда они, наконец, приблизились к боковому входу, Пенни облегченно вздохнула. И расслабилась… насколько это было возможно в его присутствии. То, что он поцеловал ее, наверняка побуждаемый типично мужским желанием проверить, как это будет после стольких лет, еще не означало, что он захочет повторить поцелуй. И пусть она сгорает от ожидания и напряжения, он, слава Богу, ничего об этом не узнает.

Он открыл дверь, придержал и впустил Пенни.

В его доме было множество высоких окон, большинство незанавешенных, и в коридоры и холлы лились струи лунного света. Даже широкая лестница казалась серебряной, и только витражи бросали на ступеньки красно-синие отблески.

Покой и надежность окутали ее, усмирили расходившиеся нервы, сняли напряжение. Добравшись до верхней площадки, она ступила в длинную галерею, прошла несколько шагов и остановилась в островке света, раздробленного колеблющимися тенями древесных ветвей. Хозяйские покои размещались в центральной части. Здесь они с Чарлзом должны расстаться. Пенни повернулась к нему.

И оказалась совсем близко.

Она подняла голову, намереваясь холодно пожелать спокойной ночи. Их взгляды скрестились. И хотя было темно и она ничего не смогла прочитать в его глазах, все же понимала, о чем он думает. Что чувствует.

Понимала, что, как это часто бывает, не поняла его намерений.

Он действительно хотел поцеловать ее. Твердо намеревался снова поцеловать ее.

В этом не осталось никаких сомнений, когда его взгляд упал на ее губы, а голова стала медленно клониться.

Она знала, знала, что должна протестовать. Сопротивляться.

Знала это, когда его руки поднялись – неспешно, медленно, давая ей время передумать. Знала, что совершает глупость.

Знала, что этого нельзя допустить.

И все же только затаила дыхание, когда его ладони, удивительно нежные для столь сильного мужчины, сжали ее лицо. Медленно приподняли… и его губы завладели ее губами.