Я закусила губу, чтобы позорно не разрыдаться.

А Тэкэра Тошайовна сделала брови домиком, и на её губах мелькнула едва заметная улыбка:

– Дочка, тот тонкий ручеёк, что есть сейчас у тебя – как пар, который паровозу нужно стравливать, чтобы не взорвался котёл. Магия – субстанция почти живая, и запереть её без последствий не получается, поэтому ей оставили небольшой выход. Но это лишь крохи твоего настоящего дара. Поэтому я и спрашиваю о том, как и когда планировалось снять печать. Подумай, вспомни.

– Мама мне ничего не говорила, – я задумалась, анализируя свои воспоминания.

Мама никогда не учила меня нарочно. Она будто играла. И так было всегда.

Даже когда я была уже большая, лет десяти, наверное, помню, сердилась на неё, просила просто рассказать или показать, а не играть в эти детские игры. Она только смеялась и говорила, что пока я ребенок – только игры, только так. «Ты вырастешь большая, мы с тобой уедем далеко-далеко отсюда, тогда придет твоё время, и мы перестанем играть, а будем заниматься серьёзно», – вот, кажется, и всё.

– Мама ничего не говорила… Разве только… Что надо уехать, а вот там...

– Что-то ещё?

– Ну, ещё мы мечтали, что я выучусь на мага.

Тэкэра Тошайовна поджала свои пухлые губы, вышла из-за стола и подошла ко мне, потянула меня за руку, чтобы я встала.

– Ты далеко от того места, где мать говорила тебе об этом?

Я кивнула.

– Значит, будем распечатывать. С тем, что есть, ты не сможешь стать магом, – и резко надавила мне кулаком в живот.

У меня перехватило дыхание и глаза стали, наверное, как у испуганной совы, - большие-пребольшие.

Хорошо бы, и другие части организма не среагировали, как у перепуганной птички…

Вторая маленькая ладошка легла мне на лоб, и мир начал искажаться, меняя пропорции предметов, звуков, цветов, запахов.

– Стой, не двигайся! – приказал мне… радужный яркий шар, размером с полкомнаты. Его голос чуть булькал и будто переливался.

И мир взорвался…

Я стояла в центре красочного извержения чего-то, вокруг яркими разноцветными бликами вспыхивали и неслись обрывки неясных субстанций, завывали и свистели вихри, грохотали и щекотали кожу потоки, глаза видели и не видели одновременно, а воспринимала я всю эту свистопляску, казалось, не кожей, ушами и глазами, а чем-то ещё, какими-то новыми органами чувств, которых раньше у себя не знала.

Постепенно всё улеглось, и я снова увидела кабинет ректора и её саму. Она смотрела на меня внимательно и спокойно.

– Как себя чувствуешь? – спросила.

Я прислушалась – внутри и будто бы снаружи одновременно что-то огромное клокотало и бурлило.

– Во мне штормит море и извергается вулкан, – примерно описала я то, что со мной происходило.

Ну как описала? Попробовала – язык меня слушался плохо, в глазах то и дело вспыхивали фейерверки, уши то закладывало, то с явственным щелчком снова возвращалась слышимость.

Тэкэра Тошайовна улыбнулась и усадила меня обратно на мягкий стул:

– Посиди немного.

Я присела, на ощупь нашарив спинку стула, ощущая себя в центре мощнейшей бури, бьющей мною о что-то хоть и не твёрдое, но вполне-таки травмирующее. Я не сразу это поняла, но волны становились всё слабее. И в какой-то момент смогла соображать и заволновалась:

– Госпожа ректор! А какой у меня теперь уровень магии? – и её лицо только что вполне отчётливо видимое вдруг стало расплываться под тонкой радужной плёнкой. Она помолчала там, за этой пульсирующей радугой размером со всё моё поле зрения, а потом явно улыбаясь сказала:

– Знаешь, на что это похоже? На то, будто мы сейчас в спокойное озеро сбросили с огромной высоты скалу, и вода озера теперь волнуется. Нужно дождаться, когда всё успокоится, и после этого уже оценивать твой уровень, силу и склонности. Поэтому пока я ставлю тебе печать, – я почувствовала, как она взяла меня за кисть и прижала что-то к ладони, – она – напоминание о том, что у тебя сейчас магический карантин.