Но Тэкэра Тошайовна умиротворяющее улыбалась и покачивала легонько головой в такт своим словам:

– Она хорошая девочка, Ильяс! Очень старательная! А мать её давно уже просила, сама готовила дочь, как могла. Я даже место для девочки держала с первого курса! А её источник я распечатала вот только недавно!

– Почему он был запечатан?! И как же тогда девчонку готовили к обучению в Академии?

– Запечатан, да не совсем, дорогой Ильяс. У девочки какая-то незначительная капля оставалась в распоряжении. А почему – не знаю. Её матушка была очень странным человеком, – Тэкэра покрутила своими изящными пальчиками в попытке показать, насколько же странной была матушка Канпе.

– Тогда почему мы приняли её сразу на второй курс?

– Дорогой, ты же сам согласился с тем, что она справится?

Хараевский желал точных ответов на свои вопросы, и потому всё больше и больше кипятился:

– Тэкэра! Это была твоя просьба!Ты же сама настояла на этом! Мы все, каждый в комиссии, лишь согласились с тобой. Меня тревожит другое.

Улыбка ректора всё больше теряла широту и естественность.

– И что же тебя тревожит, Ильяс, дорогой?

Хараевский встал и прошелся по кабинету. Потом стал напротив ректора и, опершись о стол ладонями, наклонился к ней:

– Почему, скажи на милость, всё же приём Канпе совпал с побегом иностранной принцессы? Почему раньше нельзя было принять на обучение эту адептку?

Тэкэра уже не улыбалась, но была всё ещё вежлива и любезна:

– Совпадение? Какое совпадение? Мало ли в жизни бывает совпадений, Ильяс Ниирванович? Совпало и совпало, всякое бывает в жизни.

Хараевский уставился на ректора совершенно неверяще.

– Тэкэра! – возмущенно взвыл Хараевский.

– Господин Хараевский! Я просто выполнила условия завещания: девочке на момент поступления должно исполниться шестнадцать лет и кроме всего прочего, должно пройти условленное время со дня смерти матери.

Она опять развела руки в стороны и приподняла брови – что тут непонятного?

Но теперь оплывшая полная фигура ректора уже не казалась веселым мыльным пузыриком, переливающимся всеми цветами радуги, это была угрожающая камнепадом огромная глыба, готовая сорваться на голову первому, кто посмеет её тронуть.

– Господин декан, – тяжело проронила ректор, – что, кроме совпадения по времени, связывает эту девушку с пропавшей принцессой?

– Она сегретто*! У неё фамилия странная, явно придумана.
{ (*адепт сегретто – адепт, поступающие в Академию тайно, под вымышленным именем.)}

– Фамилия настоящая, я тебя уверяю, - она посуровела, и даже голос стал ниже, приобретая мужское звучане, – это настоящая фамилия её матери.

– Откуда она знает все эти приёмы рукопашного боя?!

Тэкэра Тошайовна смотрела на Хараевского исподлобья. Обычно её безэмоциональное лицо, на котором даже любезная улыбка смотрелась немного неправдоподобно, сейчас было хмурым и обещало боевому декану если не бой, то уж неприятности – однозначно.

– Её мать происходит из древнего рода воителей. Из очень древнего рода, где искусство рукопашного боя является едва ли не столь же естественной частью жизни, как еда и сон. Я не удивляюсь её умениям, это нормально. Ещё вопросы?

– Кто её отец? Почему она не назвала фамилию отца? – горячился декан.

Ректор хоть и мягко встала и отошла к окну, но в каждом её движении было угроза, как в низкой грозовой туче, всё наплывающей и наплывающей из-за горизонта и уже закрывающей полнеба.

Не глядя на Хараевского, она сказала:

– На моей родине, если дети наследуютфамилию матери, то спрашивать об отце не принято.

Хараевский тяжело вздохнул и сказал устало: