— Сонь, почему ты не рассказываешь, что между вами произошло? — услышала позади себя голос Марины. — Тебе же, если расскажешь всё, станет легче. А ты всё всегда держишь в себе – так нельзя, — в её голосе я услышала упрёк в мою сторону.

И она, конечно, права. Но за всё это время я так привыкла всё держать в себе, что у меня не получается вывернуть всю свою душу наизнанку перед другим человеком. Это будет очень больно. Больно проходить то, что я уже один раз прошла. Что разбило меня. На первый взгляд, это довольно просто. Но почему тогда всё так сложно?..

— Я... Сонь, — начала вновь Белова, когда не услышала от меня ни одного слова, ни звука – я просто застыла, как мраморная статуя. — Я видела, в каком состоянии тогда был Егор, — от её слов я зажмурилась, а сердце сильно заколотилось. — Он не мог не любить тебя. Это было видно. Своим уходом ты просто... ты убила его.

Её голос затих, и последнюю фразу она произнесла почти шёпотом. Но её слова резали меня без ножа. Резали по больному. По ране, которая до сих не зажила. Это как соль насыпать на ещё свежую рану. И теперь она щиплет, кровоточит и ещё сильней болит.

Резко разворачиваюсь к ней и вскрикиваю:

— Если любят – доверяют! — всплескиваю руками, эмоционально говорю. — Он просил меня доверять ему. Доверять – несмотря ни на что. Но в ответ он сам не доверял мне, Марин! Он не рассказал, когда я спросила, что у него случилось! Он сказал, что всё хорошо, и чтобы я не переживала. А потом просто отмахнулся от меня, словно я для него никто! Я любила его!!! — чувствую, как по моим щекам текут горькие слёзы, но я даже не смахиваю их.

Белова встаёт и делает шаг по направлению ко мне. Я же тяжело дышу, пытаясь успокоиться. Мне больно. Мне чертовски больно.

— Почему ты не осталась, не поговорила с ним, не рассказала, что у тебя на сердце? Почему ты сбежала как трусиха, которой ты всегда и была?! В тот момент ты думала только о себе!

Её слова хлестнули меня будто пощёчина, и я отшатнулась, врезаясь спиной в подоконник. От её слов мне стало ещё больнее. Потому что я не была трусихой. Я поступила так, потому что на то были свои причины. Если бы это был кто-то другой, я бы осталась, не поверила ему и дождалась Егора, чтобы всё выяснить. Но как раз этому человеку я не могу не верить. Это было написано в его глазах.

Я отвернулась, уперевшись ладонями в подоконник, прикрыв глаза. Мне тоже больно, но никто этого не понимает и будто бы не видит. А что ты вообще хочешь, Соня, когда ты сама закрылась ото всех? Ты сама виновата.

— Сонь, я не хотела, — тихий голос услышала позади себя, но я не оборачивалась. — Не хотела тебя обидеть.

Глубоко вздохнув, приоткрыла сухие губы:

— Всё хорошо, Марин. Ты могла бы меня оставить одну? Я хочу побыть в одиночестве, — мой голос был глухим и будто потухшим. Почти неживым.

— Соня, — её рука коснулась моего плеча, но я никак не отреагировала.

— Пожалуйста, — до сих пор не открыв глаза, прошептала, но так, чтобы Белова услышала.

Помедлив, подруга всё же убрала руку с моего плеча.

— Хорошо. Если ты так хочешь, то я оставлю тебя. Но, Соня, я действительно не хотела тебя обидеть.

— Знаю.

Это всё, что я сказала, а через некоторое время услышала отдаляющиеся шаги, голос Антошки. А через ещё какое-то время хлопнула дверь. Только тогда я шумно выдохнула. Но понимала, что расслабляться мне ещё рано – вот-вот я услышу топот детских маленьких ножек и громкое “мама”. Лишь ночью, в полутьме, при неверном лунном свете, я смогу отпустить все свои чувства на свободу и тихо всхлипнуть в подушку, позволяя предательским слезам соскользнуть с моих ресниц и упасть на кожу щёк.