Миссис Уинтертаун в этот момент говорила со своим слугой Робертом, и Дролайт, воспользовавшись тем, что никто не обращает на них внимания, подбежал к мистеру Норреллу и лихорадочно зашептал ему в ухо:

– Нет-нет, сэр! Не отсылайте их! Я советую собрать у кровати как можно больше народа. Это, я уверяю вас, лучшая гарантия того, что ваши сегодняшние свершения утром станут известны всему городу. И не бойтесь небольшой суматохи, чтобы привлечь внимание слуг, – ваши лучшие заклинания, пожалуйста! Ах, какой же я тупица! Надо было прихватить опия, чтобы бросить в камин! У вас ведь, наверное, с собой нет?

Мистер Норрелл не ответил и только попросил, чтобы его без промедления провели к мисс Уинтертаун.

Хотя волшебник ясно дал понять, что хочет подняться к ней один, мистер Дролайт и мистер Лассельс не могли бросить дорогого друга перед лицом такого испытания, и Роберту пришлось проводить на второй этаж всех троих.

Октябрь 1807 года

В комнате никого не было.

То есть не совсем так. На кровати лежала мисс Уинтертаун, однако сложно сказать с точки зрения философии, была она «кто-то» или «никто».

Ее обрядили в белое платье, надели на шею серебряную цепочку, прекрасные волосы расчесали и уложили, а в уши вставили серьги с гранатами и жемчугами. Впрочем, крайне маловероятно, чтобы мисс Уинтертаун сейчас это заботило. Слуги зажгли свечи, в камине развели жаркий огонь, а комнату убрали розами, источающими сладостное благоухание, но мисс Уинтертаун с тем же спокойствием лежала бы сейчас в самой вонючей лондонской каморке.

– Говорите, она была вполне ничего? – спросил мистер Лассельс.

– Вы ее не видели?! – изумился Дролайт. – О да, она была небесное создание. Совершенно божественна. Ангел красоты.

– Вот как? А сейчас такая дурнушка! Я посоветую знакомым красивым барышням не умирать. – Мистер Лассельс наклонился чуть ближе. – Ей закрыли глаза.

– Ее глаза являли собой само совершенство, – сказал Дролайт, – ясные, серые, с длинными темными ресницами. Жаль, что вы ее не видели, – она была как раз в вашем вкусе. – Он повернулся к мистеру Норреллу. – Ну, сэр, готовы приступить?

Мистер Норрелл сидел в кресле возле камина. Решимость, с которой он вошел в дом, улетучилась; он сидел, опустив голову, и вздыхал; взгляд его был прикован к ковру. Мистер Лассельс и мистер Дролайт смотрели на него с интересом, свойственным их натуре, то есть мистер Дролайт – в радостном предвкушении, мистер Лассельс – с ироничным скепсисом. Мистер Дролайт почтительно отступил от кровати на несколько шагов, дабы мистер Норрелл мог без помех к ней подойти, а мистер Лассельс прислонился к стене и сложил руки на груди (поза, которую он часто принимал в театре).

Мистер Норрелл вновь тяжело вздохнул:

– Мистер Дролайт, я уже сказал, что этот конкретный вид магии требует полнейшего одиночества, а посему должен просить, чтобы вы подождали меня внизу.

– Ах, сэр! – возразил Дролайт. – Разумеется, такие близкие друзья, как Лассельс и я, не могут быть вам помехой! Мы будем тихи как мыши! Через две минуты вы позабудете, что мы здесь. И должен сказать, что считаю наше присутствие абсолютно необходимым! Кто завтра утром поведает миру о ваших свершениях, если не мистер Лассельс и я? Кто опишет несказанное величие мига, когда ваше волшебство воскресит молодую особу из мертвых? Или нестерпимую горечь вашего поражения? Сами знаете, сэр, вы не сумеете сделать это и вполовину так хорошо, как мы.

– Возможно, – отвечал мистер Норрелл. – Однако то, что вы предлагаете, абсолютно невозможно. Я не стану начинать,