Но что такое был их ужас по сравнению с ужасом самого Власа, не в пример безбатюшным государствам панически чтившего отца и мать! Представив на секунду возвращение родителей из Пловдива, грешный отпрыск опять впал в беспамятство и выпал из него уже в тёмном гулком переулке, ведущем прямиком к сусловскому автовокзалу.

Дальнейшее восстановить не удалось.

Наверное, купил билет до Баклужино.

Влас Чубарин замычал и, открыв глаза, вновь увидел всё ту же устрашающую табличку. Не могло быть в Баклужино таких табличек! Такие таблички могли быть только в… Страшное слово вертелось в мозгу, но Влас не решался произнести его даже про себя.

Нетвёрдым шагом он вышел из-под огромного навеса, обрешёченного с изнанки чудовищными металлическими балками на столь же чудовищных болтах, и запрокинул страдальчески сморщенное лицо. По краю козырька выстроились богатырские объёмные буквы. То самое слово, которое он не осмеливался выговорить.

Обмяк – и торопливо заковылял в сторону кассы.

– Сусловскими принимаете? – сиплым преступным голосом осведомился он.

– Да хоть тугриками, – последовал равнодушный ответ.

– А когда следующий на Баклужино?

Юная кассирша вскинула голову и уставилась на Власа.

– Привет! – сказала она. – Ты откуда такой?

Тот внутренне напрягся, с мукой припоминая, не было ли в последнее время какого-нибудь международного конфликта. Наверное, не было, раз автобусы ходят…

– Да вот… из Суслова…

– Второгодник… – с нежностью вымолвила она. – Ты географию в школе учил вообще? Отсюда в Баклужино – только через Лыцк, а они границу ещё год назад закрыли. Это тебе обратно надо. – Постучала по клавишам, бросила взгляд на монитор. – Есть места на шестичасовой. Берёшь?

Влас поспешно сунул руку в карман – и обомлел, не обнаружив там бумажника.

– Я подумаю… – ещё более сипло выдавил он и, отойдя на пяток шагов, проверил всё, что можно было проверить. Нету.

Украден. Ясное дело, украден. В Понерополе – да чтоб не украли? Поскуливая чуть ли не вслух – от отчаяния и от головной боли, Влас шаткой поступью пустился в обратный путь, к полосатому штырю с синей эмалированной табличкой. Обогнул бетонную опору – и не поверил глазам: бумажник преспокойно лежал на асфальте, никем пока не присвоенный. Правда, в нескольких метрах от него стояли двое местных и с презрительным видом поглядывали на оброненную вещь.

Ускорив шаг, насколько это было в его силах, Влас достиг едва не утраченной собственности, но нагнулся над нею слишком резко – в голову вступило, перед глазами заклубилась мгла, так что пальцы бедолага смыкал уже на ощупь. Превозмогая дурноту, медленно выпрямился. Мгла потихоньку рассеялась, снова явив злорадные физии обоих аборигенов. Один – сухощавый, пожилой, в мятых летних брюках и рубашке навыпуск. Правая кисть у него отсутствовала – ручонка завершалась лаконичным глянцевым скруглением. Второй – помоложе, покрепче: покатый лоб, плавно переходящий в затылок, ухватистые лапы (полный комплект), тенниска набита мускулами, как мешок картошкой. Возможно, отец и сын.

Оба, не скрывая ехидства, смотрели на Власа и, казалось, что-то предвкушали.

– Это моё… – пояснил он на всякий случай.

– Твоё-твоё… – ласково покивал пожилой.

Тот, что помоложе, гнусно ухмыльнулся.

Заподозрив неладное, Влас открыл бумажник. Деньги были на месте. Пересчитывать не стал. Испытывая сильнейшую неловкость, отправил бумажник в карман, опять взглянул на странную парочку и заметил, что лица обоих помаленьку утрачивают выражение превосходства, мало того, проступает на них беспокойство, даже растерянность. Заморгали, заозирались…