– А-а-а-а!!! – вот так кричала Ирина Викторовна, придя домой после очередного такого номенклатурного соберунчика, отказаться от участия в котором было невозможно по ряду объективных причин.

– А-а-а-а, леди-бляди!!! Чтоб вы все сдохли, хронопадлы!!! Чтоб вам все ваши табельные катафалки повзрывали в одночасье!

Да, уважаемые, как вы уже поняли, Ирина Викторовна патологически не переносила номенклатурно насущных Вивальди и Моцарта – и не потому вовсе, что совсем уж плохие парни, а ввиду насильственной пихаемости свыше. И, мягко говоря, особой симпатии к кругу лиц, с которыми вынуждена была общаться, также не испытывала. Представляете, что за удовольствие: как минимум пару вечеров в неделю с выражением цитировать «Лузумийят» аль-Маарри, Хамада и Авиценну (хотя по-арабски ни одна идиотка не понимает, зато лестно – как же, сопричастность!), болтать по-английски о модах восьмидесятых годов с выжившими из ума неврастеничками, всю жизнь проторчавшими в Европе ввиду специфического положения вельможных мужей! Или мило улыбаться их дочкам, у которых одна извилина – и то не в силу ошибки матери-природы, а в связи с частым использованием тесноватой теннисной шапочки. Но увы, такова участь знатной дамы, достойной дочери своих родителей, которая вынуждена постоянно подчеркивать принадлежность к особому кругу избранных и заботиться о своем реноме. Хочешь жить, как живешь, – соответствуй.

Для себя же, для души, так сказать, Ирина Викторовна – то ли в пику суровым обстоятельствам, то ли искренне, всерьез, что называется, перлась от Шевчука. А еще ей нравилось грязно ругаться – разумеется, когда никто не слышит и повод есть. А сейчас повод как раз был. Да какой веский!

Повод имел две составляющие. Первая: дурное настроение по причине неизбежности очередного светского раута в папо-мамином загородном доме, который (раут, а не дом – дом Ирина надеялась со временем заполучить в наследство как единственная дочь) заблаговременно навевал на деятельную статс-даму смертную тоску. Соберутся старперы и их благоверные с дауноориентированными чадами, всем угодливо улыбайся и шути респектабельно. Паноптикум социалистических ошибок и заблуждений, посмертный слепок тоталитарного режима, затхлый дух несостоявшихся ленинских идей, псевдоблеск фундаментального образования… Жуть!!!

Вторая составляющая: Верка-массажистка. Дипломированный специалист, незаменимая деталь клубного интерьера, задавала, вредная девчонка… Достала, дрянь такая! Сначала принялась поучать, когда Ирина велела воткнуть в «Филипс» два диска Шевчука. Этаким менторским тоном, сучка, будто барышню-институтку!

– Релаксация никудышная, Ирина Викторовна, – сколько раз я вам говорила! Вы под Шевчука не расслабляетесь окончательно – он вас будоражит, излишняя алертность, знаете ли… Давайте оставим ваши диски – вы же знаете, у меня тут прекрасная подборка трансцендентальных композиций. А если желаете, я вам классику поставлю – есть очень неплохой сборничек: Гайдн, Моцарт, Вивальди…

– Чтобы я по своей воле полтора часа эту дрянь слушала?! – взвилась Ирина, в принципе привыкшая к назойливым сетованиям Верки по поводу использования «неправильной» музыки. – Ставь, к чертям, Шевчука, а то разнесу тебе тут все к чертовой матери!

Этот раунд Ирина с легкостью выиграла: разумеется, Верка подчинилась и поставила что велели – хотя и поджала губки и всем своим видом показала, сколь она не одобряет такого вот неприличного поведения. Но второй ее проступок был просто возмутительным – то ли сердясь на капризную клиентессу, то ли пребывая не в духе, массажистка вроде бы ненароком смахнула на пол хрустальный флакон с фиалковым маслом, принадлежавший Ирине. Вот тут наша дама вспучилась со всей неистовостью уязвленной фурии.