– Вот видишь! Вы с братом не живете по-настоящему, что он, что ты. Не обижайся, но это так, – сказал Фуат-бей и приставил руки к глазам на манер лошадиных шор. – Только это вы и видите, а больше ничего как будто и нет! Но разве такова жизнь? Что вообще значит – жить по-настоящему? Это значит видеть мир во всех его красках, испытывать все, что он предлагает! Как по-твоему, Джевдет?

– Глупый вопрос! – отрезал Джевдет-бей. – Я жизнью вполне доволен.

– Ну вот, даже подумать боишься!

– Нет, подожди! – сказал Джевдет-бей и, подумав, заявил: – Жить по-настоящему – это значит жить хорошо. – Сказал и тут же понял, что этак он признает правоту Фуат-бея. – Нет-нет, не так! – и сердито зачастил: – Не знаю. Никогда об этом не думал. Глупый вопрос. И пожалуйста, Фуат, не заводи больше такие разговоры. И о военных в Салониках я не хочу ничего слышать. Пожалуйста, не втягивай меня в эти дела! Можешь считать, что я уже забыл все, что ты мне сегодня сказал.

– Какой же ты, милый мой Джевдет, упрямый! Истый турок! – сказал Фуат-бей, улыбаясь, велел официанту принести счет и все с той же улыбкой продолжил: – Не прошибешь тебя! И все же я рад, что у меня есть такой друг, как ты.

Джевдет-бей тоже улыбнулся. От сердца отлегло – разговор о страшных и неприятных вещах был закончен. Счета за совместные трапезы они с приятелем оплачивали по очереди, сейчас был черед Фуат-бея.

Когда вышли на лестницу, кто-то окликнул Джевдет-бея:

– О, Осветитель Джевдет-бей, приветствую! Каким это ветром вас сюда занесло?

Это был Моше, торговец табаком из Сиркеджи. Джевдет-бей попытался приветливо улыбнуться.

– А не вы ли бомбу-то подложили, Джевдет-бей? А? – Шутка явно понравилась Моше, и он сам над ней посмеялся. – Нет, в самом деле, что вы тут делаете?

Джевдет-бей тоже усмехнулся, словно это была удивительно милая и тонкая шутка. «Что же я здесь делаю?» – думал он, спускаясь по лестнице. Сейчас он казался себе усталым, слабым и смешным. Попрощался с Фуат-беем и подошел к своей карете. Вверху, прямо над головой, огромной пустой тарелкой висело солнце. «Ох, ну и жара! – простонал Джевдет-бей. – Так, куда я сейчас?»

Велев кучеру ехать в Тешвикийе, Джевдет-бей сел в раскаленную карету, которая снова, покачиваясь, пустилась в путь.

Покачиваясь вместе с каретой, Джевдет-бей печалился о том, что не может вздремнуть после обеда, и размышлял о своей жизни. «Что значит для меня – жить? Ну и вопрос Фуат задал! А я ему – глупый, мол, вопрос! И действительно глупый. Не хочу об этом думать. Что такое жизнь? Где он таких вопросов-то понабрался? Поди, из европейских книг, от бог знает в каких заговорах замешанных людей! Что такое жизнь? Глупый, глупый вопрос! Я над ним даже смеюсь. Ха-ха-ха. Как Моше смеялся. Какую он, однако, дурацкую шутку отпустил! Не я ли подложил бомбу? Нет, я побил черепицу. Из-за этого протекла крыша, все на меня злобно смотрели, весь класс был по колено в воде. Ну и страшный же был сон! Я мог бы понять, что он предвещает такой скверный день. Кстати, сколько времени? Скоро восемь! Шюкрю-паша, должно быть, меня уже ждет».

Шюкрю-паша пригласил его в свой особняк, чтобы расспросить о планах на будущее. Об этом Джевдет-бею сообщил посланный с приглашением слуга, однако он догадывался, что на самом деле паше просто хотелось перемолвиться с кем-нибудь словечком и пригласил он его исключительно от скуки. При мысли о Шюкрю-паше Джевдет-бей невольно вспомнил и то, что говорил о нем Фуат-бей. «Что земли он продал, я знал, и что особняк собирается продавать, тоже знал, а вот про карету не знал! Если уж он продает карету, значит дела у него совсем плохи. Может, Фуат прав и я совершаю ошибку? Нет-нет, нехорошо так думать. Мне нужна только Ниган, больше ничего не нужно».