– Ты это что, всерьез? – грохотал Донован. – Ты и вправду надеешься, что тебя возьмут в этих обносках, без рубахи да еще верхом на муле, который, кажется, не успокоится, пока не сожрет всю траву на этом плато? Ха-ха-ха! Оставайся лучше в своем захолустье, недотепа, и довольствуйся зайцами, кореньями да орехами, как и полагается всем индейцам, неважно – белого цвета у них шкура или красного. Любой уважающий себя владелец ранчо схватится за винчестер, как только ты заикнешься о работе!

Компания уже давно скрылась в лесу, а до меня все еще доносился их оскорбительный хохот.

Я был до того смущен, что аж в дрожь бросило. Конечно, Александр был неплохим мулом, хотя и выглядел, скажем прямо, странновато. Но из всех четвероногих, на которых я пробовал влезать, он оказался единственным, способным протащить меня несколько миль подряд без риска для жизни. Несмотря на вислое брюхо, это был на редкость сильный и выносливый мул, к тому же не из упрямцев. Я начал понемногу закипать, но Докован с приятелями вовремя удалились.

На небе уже высыпали звезды. Я поджарил еще мяса и закончил прерванный ужин. Вокруг стояла мертвая тишина: ни воя волка, ни рычания кугуара. Все зверье скрылось за западным, хребтом. Видно, этот Капитан Кидд и в самом деле наводил ужас на всех плотоядных.

Я привязал Александра неподалеку и, устроив себе постель из попоны и ольховых веток, крепко заснул. Около полуночи меня разбудил Александр, который пытался пристроиться у меня под боком.

Я выругался и хотел было проучить мула как следует, но скоро понял причину его животного страха. Внезапно ночную тишину разорвало ржание жеребца, да такое мощное, что волосы у меня на голове встали дыбом. Бьюсь об заклад – его было слышно за пятнадцать миль отсюда. В нем слились воедино и лошадиное ржание, и скрежет пилы, раздирающей узловатый дубовый ствол, и вой голодного кугуара. Судя по всему, зверь находился на расстоянии мили от лагеря, но полной уверенности у меня не было. От страха Александр весь дрожал. Он беспорядочно сучил ногами, норовил зарыться в ветки, а голову затолкать мне под мышку. Я отпихивал его, но мул упрямо стоял на своем.

Когда я проснулся на следующее утро, то увидел, что тот спит, крепко прижавшись ко мне спиной, и голова его покоится на моем животе.

С рассветом, к Александру вернулось обычное самообладание, а может быть, он решил, что это был всего лишь кошмарный сон. Поднявшись на ноги, он тут же, как ни в чем не бывало, принялся щипать травку и слоняться среди зарослей. Я снова занялся медвежатиной и заодно поразмыслил, стоит ли сейчас пускаться на поиски мистера Донована, чтобы рассказать ему о ночном происшествии. Но в конце концов решил, что тот и сам все прекрасно слышал: такое ржание услышал бы любой, имеющий уши и находящийся на расстоянии дневного перехода отсюда. Во всяком случае, я не нашел серьезных причин, почему должен служить у Донована мальчиком на побегушках. Я еще не успел покончить с завтраком, как вдруг раздался душераздирающий рев, из-за деревьев пулей выскочил Александр и помчался к лагерю так, точно сам черт наступал ему на копыта. За ним из леса выбежал жеребец, и должен честно признаться, такого громилу я видел впервые в жизни. Масти он был черно-белой, а роскошная грива развевалась в солнечных лучах. Он презрительно заржал. От этого у меня чуть не лопнули барабанные перепонки. Затем конь повернулся и, пощипывая траву, направился в лесок с таким видом, словно на свете не существовало ни меня, ни Александра, которого он едва не довел до сердечного приступа.