Он учтиво посторонился, пропуская их, и закрыл дверь.

– Сейчас посмотрим, – повторил он, выдвигая один за другим ящики солидного шифоньера орехового дерева.

Дженни с любопытством оглядывала комнату. Никогда еще она не видела такого множества безделушек и красивых вещиц, как здесь – на камине и на туалетном столике. Мягкое кресло и рядом лампа под зеленым абажуром, на полу толстый пушистый ковер, несколько маленьких ковриков, разбросанных там и сям, – во всем такое богатство, такая роскошь!

– Присядьте, вот стулья, – любезно сказал сенатор, уходя в соседнюю комнату.

Преисполненные пугливой почтительности, мать и дочь из вежливости остались стоять, но сенатор, покончив с поисками, повторил приглашение. Они смущенно и неловко сели.

– Это ваша дочь? – спросил он миссис Герхардт, улыбаясь Дженни.

– Да, сэр, – ответила мать. – Старшая.

– А муж у вас жив? – расспрашивал он далее. – Как ваша фамилия? Где вы живете?

Миссис Герхардт покорно отвечала на все вопросы.

– Сколько у вас детей? – продолжал он.

– Шестеро, – ответила миссис Герхардт.

– Семья не маленькая, что и говорить. Вы, без сомнения, выполнили свой долг перед страной.

– Да, сэр, – ответила миссис Герхардт, тронутая его вниманием.

– Так вы говорите, это ваша старшая дочь?

– Да, сэр.

– А чем занимается ваш муж?

– Он стеклодув. Только он сейчас хворает.

Они беседовали, а Дженни слушала, и большие голубые глаза ее глядели удивленно и пытливо. Всякий раз, как сенатор смотрел на нее, он встречал такой простодушный, невинный взгляд, такую чудесную улыбку, что ему трудно было отвести глаза.

– Да, – сказал он сочувственно, – все это очень печально. У меня тут набралось немного белья, вы его выстирайте, пожалуйста. А на той неделе, вероятно, будет еще.

Он сложил белье в небольшой, красиво вышитый синий мешок.

– В какой день вам его принести? – спросила миссис Герхардт.

– Все равно, – рассеянно ответил сенатор. – В любой день на той неделе.

Она скромно поблагодарила его и собралась уходить.

– Вот что, – сказал он, пройдя вперед и открывая перед ними дверь. – Принесите в понедельник.

– Хорошо, сэр, – сказала миссис Герхардт. – Спасибо вам.

Они ушли, а сенатор вновь принялся за чтение, но почему-то им овладела странная рассеянность.

– Печально, – сказал он, закрывая книгу. – В этих людях есть что-то очень трогательное.

Образ Дженни, полной изумления и восторга, витал в комнате.

А миссис Герхардт с дочерью снова шли по мрачным и темным улицам. Неожиданная удача необычайно подбодрила их.

– Какая у него прекрасная комната, правда? – прошептала Дженни.

– Да, – ответила мать. – Он замечательный человек.

– Он сенатор, да? – продолжала дочь.

– Да.

– Наверно, приятно быть знаменитым, – тихо сказала девушка.

Духовный облик Дженни – как его описать? Эта бедная девушка, которую нужда заставила помогать матери, стиравшей на сенатора, брать у него грязное белье и относить чистое, обладала чудесным, мягким характером, всю прелесть которого не выразишь словами. Бывают такие редкие, особенные натуры, которые приходят в мир, не ведая зачем, и уходят из жизни, так ничего и не поняв. Жизнь всегда, до последней минуты, представляется им бесконечно прекрасной, настоящей страной чудес, и если бы они могли только в изумлении бродить по ней, она была бы для них не хуже рая. Открывая глаза, они видят вокруг совершенный мир, который им так по душе: деревья, цветы, море звуков и море красок. Это – их драгоценнейшее наследство, их лучшее богатство. И если бы никто не остановил их словами: «Это мое», – они, сияя счастьем, могли бы без конца странствовать по земле с песнью, которую когда-нибудь услышит весь мир. Это песнь доброты.