«Вон он какой…» – Маша, стоявшая у правого плеча Котарбинского, словно впервые увидела Мира со стороны.

«Неужели Маша не видит, как он страдает?..» – печально думала Чуб, заглядывавшая через левое плечо живописца.

«Да! Теперь портрет лучше работы Виктории… – восклицательно подумала Катя, когда карандаш добавил теней на подбородок, сделав его непримиримым, когда два глаза Мира стали подобны пропастям. – Потому он победит… Победит!»

Но Котарбинский не останавливался – и взор Мира стал еще печальнее, скулы показались обугленными от темных теней, а тьма за его плечами стала напоминать черные крылья…

И Катерина осознала: знакомый им, уравновешенный, умный, удобный, повседневный Мир, с которым они вели дела столько лет, – верхушка невидимого и неведомого айсберга… и интуитивно почувствовала, за что невзлюбил его Киевский Демон. Мир силен.

Сильнее их Трех?

И опасен.

Но для кого?..

Ей показалось: еще пару штрихов – и она прочтет по портрету всю будущую судьбу Мирослава Красавицкого, и узнает, что судьба эта…

– Мир… Мир!!! – радостно закричала Маша.

Мир Красавицкий материализовался в темном углу у балконной двери.

– Я здесь… – тихо, придушенно сказал он. – Я думал, я уже никогда не вернусь. – Сейчас его лицо было изможденным, усталым. – Как вы сделали это?

– Я вернула не тебя – я вернула себя! – на круглом лице Маши прописалось такое счастье, что даже Даша Чуб отогнала свои сомнения и уверовала в их хеппи-энд. (Уж я-то позабочусь, – пообещала себе Землепотрясная, – раз уж я виновата в Присухе, я их и разрулю! Все будет о’кей.) – Мы – неотделимы. Ты сам сказал это сегодня утром!

– Это действительно так? – спросил Мирослав.

– Вот сейчас и узнаем, – удовлетворенно сказала Акнир.

Худое вострое личико дочери Киевицы стало хищным, теперь она походила на самодовольную кошку, меж лап которой уже билась толстая и жирная мышь:

– Маша, можешь перенести нас сейчас в Настоящее? Нужно проверить…

Младшая из Киевиц кивнула и щелкнула пальцами, возвращая их в XXI век.

Вместо мастерской Котарбинского их окружила холодная пыльная гулкая пустота комнаты в старом заброшенном отеле «Прага».

Дверь, сорванная с петель, сломанный стул, стены с наполовину оборванными старыми обоями советских времен, грязные стекла балконных дверей, пустые картонные коробки и строительный мусор.

Но у них не было времени рассматривать сей скорбный дизайн – все пятеро мгновенно закрыли уши от рева, зажмурились от невыносимо ярких цветов.

Нестерпимый истошный женский стон, перерастающий в мучительный отчаянный крик, накрыл Город… Казалось, легче умереть самим, чем услышать его! И Три Киевицы сразу вспомнили: именно так, немыслимо, дико, ужасно, кричала когда-то умирающая ведьма Кылына, передавая им свою силу!

– Что это? – выдохнула Даша.

– Помните договор с некромантами, заключенный моей матерью, Киевицей Кылыной? – сказала Акнир. – Мать поклялась не преследовать некромантов за пределами нашей земли, а они, в свою очередь, дали клятву никогда не покушаться на душу Киевицы… Конечно, Виктория не подозревала, что душа одной из Трех Киевиц привязана к Миру…

«Возможно, она даже не знала, что Киевиц нынче Трое, – подумала Катя, Но…»

– …кто ей теперь доктор?! – подытожила Чуб. – Сама виновата! Но почему цветомузыка? – спросила она, непроизвольно щурясь и прикрывая лоб ладошкой, как козырьком.

Белый туман за окнами разорвала невиданная ослепительно-яркая радуга. Чуб выскочила на черный ажурный балкон. В небе над Киевом переливалось многоцветное северное сияние.

– Что это?!

– Самые светлые, самые чистые души на свете, закабаленные Викторией за сотню лет. Она утратила силу… Теперь они снова свободны, – сказала Акнир.