И Катерина Михайловна понимала, что в данном случае Даша Чуб совершенно права: Башню Киевиц накрыло шерстяным колпаком, стекла балконной двери стали совершенно белыми, туман окончательно съел Город…

Но Дображанская ничего не могла поделать с собой – ее лихорадило:

– Я должна… ненадолго… Я успею вернуться на посиделки с Мамками. Ведь ко мне пришла мама. Приходила… Или она до сих пор здесь, не знаю. Я не могу пропустить встречу с ней!..

– Но бриллианты важней? – зафиналила Чуб. – Да сядь ты! – наконец прикончила вареник она. – Наша некромантка пыталась напасть на своего жениха. Точней, ее дух, поскольку она умерла. – Даша отставила пустую тарелку и с неподдельной любовью взглянула на продолговатое блюдо с жареной уткой. Любви суждено было стать взаимной. Но не сейчас. Чуть позже.

– Как умерла? – моргнула Катя. – Как именно? Когда она успела?

– Пока неизвестно…

– Известно одно: после смерти она не перестала убивать, – сказала Акнир. – Как я уже говорила, мертвые некроманты порой страшнее живых. Ирина продолжает нападать на тех, кто любил ее, – сначала на отца, теперь на Егора…

– И все-таки странно, – Катя нервозно затопталась на месте, поглядывая то на дверь, то на часы в телефоне, – если она так плоха, почему Котарбинский поначалу рисовал ее суть такой ангельской? Что он желал этим сказать? Он видел мою маму, он верно видит сущность людей. У мамы были крылья… бабочки, – Катерина взяла со стола уже подаренную Маше бабочку-брошь, внимательно вгляделась в нее и изумленно прищурилась. – И почему Ирина – утопленница, если она не утопла? Вы говорите, Водяница не знает ее.

– Ее нет среди вил, – признала Акнир.

– И что тогда значит церковь над темной водой? – спросила Катя.

– Не знаю, – ведьма смотрела на экран ноутбука, уже демонстрировавшего сделанный Катей снимок «Тайны». – В Киеве нет такой церкви. И никогда не было. Похоже на полный тупик.

– Но мы видели сами: Ирина обернулась туманом, – сказала Даша. – Что, если она все же утонула? У этой церкви, – ткнула пальцем в картинку она. – Просто эта церковь не в Киеве. И, отлетев накануне Дедóв, ее душа сразу стала туманом… И еще не прошла круговорот и не стала водой. Не успела вернуться в царство воды? Ты, вообще, в курсе, – вопросила она Катю, – что вода – переход в мир мертвых?

– Так же, как зеркало, – добавила Акнир. – Как любая отражающая поверхность.

– Как зеркало? – Катя подошла к зеркалу в полный рост, приколола брошку на лацкан пиджака, проверяя свою засомневавшуюся память.

Да, больше не было никаких сомнений: в течение дня осколок бриллианта в брошке увеличился! Втрое! Если не вчетверо…

Но как?

Почему?

Киевицы умеют выращивать бриллианты на собственной груди?

Эта новость поможет ей в моральной схватке с Викторией?

Нужно спросить у Акнир…

Но спросить и даже озвучить необъяснимую и наверняка весьма важную новость Катерина не успела.

– Я поняла! – громко вскрикнула Чуб. – Вода – мир мертвых! Ирина плавает не в воде, а в мире мертвых. Вот что нарисовал Котарбинский… Это метафора. И в ее загробном мире стоит церковь… Значит, ее душа чиста. Потому из туманного озера ее и забирает на небо ангел!

– Ее душа чиста? – изумилась столь фантастически алогичному заявлению Катя. – Мы с тобой говорим об одном человеке? Об Ирине Ипатиной – малолетке, зарезавшей на пьяную голову собственного папу?..

– Она убила своего отца, – вздохнула Маша, – полагаю, после такого поступка трудновато попасть на небо.

– Простите, о ком вы сейчас говорите? – вдруг совершенно перестал понимать ее Вильгельм Котарбинский.