Из-за бликов, светотеней и длинных волос, закрывших лицо, я не смог хорошенько приглядеться, ухватив лишь контур пухлых губ, острый подбородок и тонкую шею, наглухо закрытую белоснежной блузкой. А еще бейджик, выскочивший из зажима прямо на пол. И имя — Варвара.

Меня словно током шарахнуло. Тело окаменело, а желание полностью увидеть ее лицо буквально насквозь проткнуло. Горячая кровь рванула по венам.

Черт, за хрень?

Даже не успев хорошенько подумать, я выбросил вперед руку, чтобы повернуть ее к себе, но шустрая девчонка вдруг резво отклонилась и, наплевав на все приличия, пролепетала свои никчемные извинения, по-прежнему стоя спиной, а затем бросилась к толпе.

Народу тьма, тут не догнать. Бесполезно следом идти, да и дикая она какая-то. Как будто от чумы бежала.

Кинув деньги на стол и кивнув приятелям, я вышел на улицу, вялыми пальцами вызывая себе такси. Надо было еще в клубе тачку заказать, но я слишком привык к личному водителю. Теперь это недоступно.

Поджидая машину, я вдруг снова вспомнил ту девчонку. Из универа, из клуба — одни Варвары. Какая-то злая шутка судьбы. Раньше ни одну Варю не знал, а теперь на каждом шагу об это имя спотыкался.

В ожидании машины я прошерстил интернет и не поленился порыться в пабликах универа, но так и не нашел никого похожего. Какая девчонка не сидит в сетях? Или за фейком спряталась, как мышка?

Она и правда напоминала мышку. Такая же серая и ничем не примечательная, но тонкий хвостик, мелькнувший за углом, почему-то манил ринуться следом.

3. Глава 3

Разминая затекшие плечи и с тоской глядя на серые улицы, залитые дождем, я вздохнула и постаралась ответить как можно более ласково.

— Да, бабуль, со мной все хорошо. С учебой справляюсь, кушаю нормально и сплю как полагается.

Силюсь улыбнуться, несмотря на тошноту и ком, подкатывающий к горлу, потому что улыбку можно почувствовать даже на расстоянии. Это как с глазами: если неискренне, то губы растянутся, а морщинки вокруг век не появятся. Такая улыбка была у Булатова — уголки рта приподнимались, оголяя белую кромку ровных зубов, а само лицо оставалось безучастным.

Разозлившись, что до сих не выкинула этого придурка из головы, я излишне резко дернула прядь волос и уронила расческу. Перевела дыхание, напитываясь теплым и мягким, как солнышко, голосом бабушки.

— Варюш, я так переживаю. Ты совсем одна там, маленькая еще, наивная. А я вместо помощи на тебя свой груз вешаю.

— Ну что ты, какой груз? — вместе с приторной беззаботностью вылезла горечь, осевшая на языке. Я ненавидела врать, но самозабвенно продолжала. — У меня вагон свободного времени. Вот учусь тортики печь. Как тебя выпишут, я сразу же притащу килограммовый торт, чтобы мы до колик в животе объедались.

Добродушный смех, рванувший вперемешку с кашлем, застудил легкие. От переживаний сперло дыхание. Хотелось кричать, рвать волосы на голове и мчаться в больницу, чтобы убедиться в том, что состояние не критичное. Надежда не зря искрит в воздухе. И от невозможности это сделать я была готова лезть на стенку.

И не поделиться, не рассказать — бабушке нельзя волноваться. Она верила, что я получила повышенную стипендию, которой в принципе не было ни в одном университете, выбила себе социалку и не навещала лишь потому, что слишком выматывалась на парах. Ведь самое главное — оценки. Как и положено хорошей внучке, помнившей наставления из детства, я училась, наслаждалась студенческой жизнью и не давала себя в обиду.

Что ж, не всё из этого вранье.

— Ты с друзьями почаще гуляй. Кушай побольше.