Джейден готов был поклясться, что учуял запах размокшей глины и вековой пыли, собравшейся на чердаке с одной единственной целью: стать свидетелем его внезапного появления.

– Да.

От молчания, длившегося неделю с того последнего произнесённого вслух имени в пустоте квартиры – «Несса», – голос хрипел, раздирая горло, привыкшее за последнее время изрыгать наружу только непереваренную еду.

Звонила мать. Лепетала какую-то чушь про соседей и могилу отца, задавала вопросы, не ожидая ответов. Звуки её голоса вытекали из динамиков и пронизывали застывший воздух давно непроветриваемой квартиры живым теплом.

И сами собой перед глазами полезли картинки: тот самый дом, тот самый подлесок, тот самый дождь. Только на много лет раньше. И запах свежей сдобы, и знакомая нотка перегара – так пах отец.

– Ма, а ты помнишь… у соседей собака жила. Такая… страшная. Помнишь?

Динамик замолчал, насторожился, словно не ожидал, что с другого конца разговора кто-то подаст голос. Было слышно влажное дыхание и скрип старого дивана.

– Собаку? Какую собаку, сынок? Не было никакой собаки.

Как не было? Была собака. Подойдя ближе к столу и книге, Джейден перелистнул на первую страницу и подслеповатыми глазами, из-за полумрака, пробежал по скачущим строчкам. Вот же она. Как живая.

– Такая, лохматая. Морда в колтунах. Бок в репейнике.

– Не было, сынок.

– Не было?

– Не было.

Разговор запнулся об одну фразу, перескочил через невидимое препятствие и понёсся дальше на знакомой волне вопросов без ответов к заросшей могиле отца.

– Так ты поедешь? Завтра.

Мать ждала, что Джейден согласится, хотя знала: откажет. Он отказывал всегда, и не было причины думать, что что-то изменилось за эти пятнадцать лет.

– Поеду.

«Может, и отца тоже не было?» – толкнула в спину непрошенная мысль. Рука дрогнула, закрывая назойливую страницу, испещрённую словом «собака».

Хорошо, если не было. Значит, не было детства, в котором отцовская радость приравнивалась к паре рюмок водки, в котором выгоднее было стащить у матери двадцатку, чтобы купить бате пива на опохмел. Без брезгливости – тоже с радостью.

– Я заеду за тобой, ма. В десять.

– В десять поздно, сынок.

Она никогда ни на чём не настаивала, но дьявольски сложно было отказать, проигнорировать, преломить ситуацию в свою пользу.

Договорились на восемь.

Восемь – чертовски рано, если на часах уже почти полночь, в бутылке пусто, а в глазах ни намёка на сон.

***

«Какая поганая весна», – начала новый день случайная мысль, едва Джейден выглянул на улицу, размашисто отодвинув давно нестираный тюль на середину окна. Жена бы уже ворчала: «Почему нельзя открыть нормально или поправить всё за собой?», но вот уже неделю он мог по праву считать себя холостяком. А значит – пусть остаётся так. И хоть рука, по привычке, навязанной нежеланием лишний раз выслушивать заунывный «голос совести», потянулась было к мятой бледно-серой ткани, в последний момент пальцы лишь скользнули вниз, зацепившись обломанным ногтем и оставив зацепку.

Пора выходить.

Светало в районе семи, но в такое пасмурное утро, как сегодня, глупо было рассчитывать, что природа соблаговолит поддержать отчаянную попытку стать хотя бы на одно воскресное утро примерным сыном. Возможно, виной тому было желание хоть в чём-то стать чуть лучше: раз роль «идеальный муж» с треском провалена, а роль «популярный писатель» только забрезжила на горизонте – неясно, удаляясь или приближаясь. Да и вряд ли хоть кто-то прочтёт тот бред, что он вымучивал из себя слово за словом целую неделю.

Внедорожник с заляпанными грязью боками блестел в ночной росе. Джейден застыл на секунду, пытаясь вспомнить, почему так и не отвёз его на мойку, но ничего приличного и хоть сколько-нибудь объясняющего в закромах памяти найти не удалось.