Норд говорил так спокойно, но в то же время горячо… И что-то во мне отзывалось на эти слова. Может быть, потому что они были правильными.

— Я боюсь, что Дин не сможет меня простить.

— Шайна… не нужно бояться. Попроси прощения. И если она не сможет простить… Что ж, значит, ваша дружба не была настоящей. Ненастоящее всегда хрупко.

Я молчала, наверное, поэтому Норд добавил:

— Скажи… если бы ты узнала о своей маме нечто плохое, разве ты разлюбила бы её?

— Нет, конечно, — ответила я, не задумавшись.

— Вот видишь. И Дин простит тебя, если любит по-настоящему.

Я закусила губу.

— Но Дрейк… он ведь меня совсем не любит. Он не знает меня. Он увидел меня первый раз в жизни на вступительном экзамене полтора месяца назад…

— Так сделай, чтобы он узнал тебя, Шайна, — сказал Норд, улыбаясь и сжимая мои пальцы. Словно говорил: «Это будет сложно, но ты сможешь».

Да, я смогу. Но не ради Дрейка. Может быть, он не так плох, как я думала в десять лет, но он мне не нужен. Я жила без отца всю жизнь — и дальше проживу.

Я сделаю это ради мамы. Возможно, если бы не проклятье, она была бы сейчас рядом со мной.

И осознание этого убивало меня больше всего на свете…

Наследный принц Дамир

Дамир сидел на кровати в коротком халатике и с полотенцем на голове, когда в комнату, шарахнув дверью так, что стёкла в окнах зазвенели, влетела Дин.

Несколько секунд он молчал, наблюдая за беснующейся девушкой. Дочь ректора металась по комнате, рыча и пиная мебель. В лице проступили звериные черты, изо рта торчали клыки, а когти на руках удлинились, напомнив Дамиру коллекцию острых мирнарийских метательных ножей дяди Велдона.

— А где Шайна? — он решил начать с безопасного — как он поначалу подумал — вопроса.

Но вместо спокойного ответа Дин вдруг разразилась отборной руганью, чередуя его с какими-то непонятными словами из древнего наречия оборотней.

Дамир удивился, но медлить больше не стал. Ему приходилось успокаивать бьющихся в истерике женщин, поэтому наследник знал, что нужно делать.

Он вскочил с кровати, по пути потеряв полотенце — рыжие пряди рассыпались по плечам — сделал несколько шагов, встав вплотную к ругающейся Дин, размахнулся и дал ей хорошую пощечину.

— Хватит! Прекрати сейчас же!

Рональдин запнулась. Она перестала ругаться, но вместо этого лицо девушки исказилось, рот скривился, а из глаз хлынули слёзы.

— Ну ладно тебе, Дин, — сказал Дамир сочувственно, подходя ближе и обнимая её. — Не плачь, милая. Расскажи, что случилось, мы что-нибудь придумаем.

Она завыла, уткнулась лбом в его плечо и заплакала ещё горше.

«Эх, не будь я девочкой… Хотя, ладно. Не впервой».

Дамир на секунду отстранил от себя рыдающую Рональдин, но только для того, чтобы мгновением спустя крепко поцеловать её в искривлённые плачем губы.

Сначала он почувствовал только солёный вкус слёз. И только через несколько секунд, когда Дин схватила его за плечи и начала жарко отвечать, словно сама ждала этого поцелуя, Дамир ощутил уже знакомый ему вкус губ девушки. И понял, что совершенно не хочет сейчас разговаривать.

Будь он мальчиком, подхватил бы её на руки. А так пришлось просто вести за собой к кровати, осторожно класть на неё Дин и самому ложиться сверху, не забывая целовать. Чтобы не опомнилась.

И только когда он переключился с губ на шею, Рональдин тихо простонала:

— Мир… что ты делаешь…

Платье на ней было как раз такое, как он любил — со шнуровкой спереди. Почему-то подобные платья у оборотней были гораздо популярнее остальных. Может, потому что обнажать грудь проще и… приятнее?

— Глупый вопрос, — ответил Дамир, методично и быстро распуская шнуровку.