Впервые вижу его таким строгим, и мне нравится. Эта складка между бровей, задумчивый взгляд. Сегодня на нем белая майка, облегающая крепкое тело, при виде которого во рту становится как-то подозрительно много слюны, и низко посаженные джинсы с прорезями на коленках.

Меня он не замечает или делает вид, что не замечает. Я делаю несколько неуверенных шагов вглубь квартиры, и он оборачивается.

– Д-доброе утро, Роман Сергеевич, – запинаюсь, когда его взгляд обводит меня от макушки до пяток.

Нужно привыкать к его присутствию. Это же невозможно каждый раз вот так замирать, как кролик пред удавом. Мне тут еще не один день трудиться.

Выдыхаю.

Оцениваю масштаб разрухи и возвращаю взгляд на застывшего Рому. Глаза цепляются за тату на ключице. И ее точно не было в нашу единственную ночь. На ней слово «Семья» заключенное в знак бесконечности, и от этого простого знака у меня в горле образовывается ком.

Вспоминаю его слова про верность и прикрываю глаза.

– Доброе утро, веснушка.

Распахиваю глаза, не веря, что слышу это слово от него.

Но по озорному блеску в серых глазах, я понимаю, что услышала именно то, что он сказал. Непонимающе хлопаю глазами, но не могу выдавить из себя и слова. Все мысли растворились в его озорной улыбке.

– Вы уезжаете? – аккуратно кладу рюкзак на тумбочку и переплетаю пальцы.

– Я приехал, – прячет руки в карманы и вопросительно изгибает бровь. – Ты меня боишься, что ли, веснушка?

Моргаю. Да он специально, что ли, вгоняет меня в краску?!

– Хватит меня так называть, – стискиваю кулаки, чтобы не затопать ногами. – Мы вроде все обсудили.

– Ну, я вполне взрослый мужик и в состоянии самостоятельно решать, как и с кем мне общаться, – скалится, но без злобы, скорее, с поддразниванием. – Так ты меня боишься?

Внутри взрывается запал, и я, не соображая, что творю, сокращаю расстояние меду нами и утыкаю палец в твердую грудь.

– Я не боюсь тебя, – забываясь, перехожу на «ты», – но у тебя невеста и скоро свадьба. Кстати, когда?

Ехидно улыбаюсь, смотря в стремительно темнеющие глаза. Рома перехватывает меня за запястье и притягивает еще ближе. И снова этот его запах, от которого голова кругом и слюноотделение повышается.

– Ревнуешь, веснушка? – шепчет на грани слышимости.

– Переживаю, – пытаюсь освободиться, но добиваюсь противоположного эффекта.

Наши тела тесно прижаты, и это мешает нормально думать. Да дышать нормально мешает его близость!

– Так не переживай. Почему ты сбежала? Я искал тебя.

Эти слова впиваются шипами в сердце.

Прикрываю глаза. Так хочется сказать ему про детей, и я успеваю открыть рот, но грохот не дает мне совершить роковую ошибку.

– Да вашу мать! – шипит Рома, и тут же дышать становится легче.

Отходит.

– Я вам что сказал? – голос спокойный, но меня продирает до костей.

Распахиваю глаза, впиваясь в напряженную спину, за которой непроизвольно оказалась. Я не вижу лицо Ромы, но его поза говорит о высшей степени недовольства: руки в карманах и, судя по вздувшимся венам на предплечьях, сжаты в кулак, ноги на ширине плеч и перекатывающиеся мышцы под майкой.

– Вы хоть представляете, что может быть в этой коробке?

Он все еще спокоен, и меня это удивляет. Другой на его месте давно бы сорвался на крик, а Рома держит себя в руках.

– Извини, командир, мы случайно.

Рома торопливо подходит к упавшей коробке и поднимает ее с пола. Изучает надписи и выдыхает, а я – вместе с ним, даже не осознавая до этой секунды, что не дышала.

– Живите пока, но остаетесь без чаевых за неаккуратность. Это все? – он осматривает захламленную прихожую и кривится.