— Пойдем, — он приглашающе машет и разворачивается в сторону коридора, но я хватаю его за рукав.

— Не туда, кирие. В машину.

Он послушно идет за мной. Мы подходим к пикапу и останавливаемся возле Громова, откинувшего голову на сиденье. Некоторое время Андроник рассматривает мужчину, затем поворачивается ко мне.

— И где же собака?

— Там она, — неопределенно взмахиваю рукой, — а это ее хозяин. У него с ногой беда.

Мне стыдно, очень и очень. Прямо до слез жалко доброго Андроника. Но я по опыту знаю, что в таком состоянии как сейчас, он запоминает только начало разговора. А потом действует как зомби.

Однажды мы с мамой так намучились, пока отдали ему деньги, которые папа одалживал на постройку подземного гаража. Они выросли вместе, жили на одной улице и хорошо ладили, хоть Андроник и старше. Потому папа и попросил занять в долг, тогда банк обанкротился, в котором родители держали деньги. Их выплатили, только позже, и мы с мамой привезли долг с процентами.

Андроник был уверен, что папа приходил за виноградом, и упорно отказывался брать деньги обратно. А папа прежде чем в долг взять, сначала помог соседу виноград собрать, и тот ему два ведра с собой отсыпал. Вот и помнил про два ведра винограда, а про деньги не запомнил. Пришлось домой ехать за договором, который папа его подписать заставил. Так бы не взял.

Сейчас если кому-то вздумается спросить старого Андроника, когда и зачем приезжала дочка Николаоса Ангелиса, он скажет, что она приезжала с утра лечить сбитую собаку. А какой это был день, и не вспомнит.

Мысленно прошу у доброго соседа прощения сто тысяч раз, а он примеряется, чтобы было удобнее, и взваливает Марка на плечо. Я только ойкнуть успеваю. Громов тот вообще в полнейшем шоке.

Андроник несет его в дом легко, как будто тот невесомое перышко, я семеню следом. Вносит Марка в просторную комнату со столом по центру и сваливает его прямо на столешницу. Стаскивает штанину и несколько секунд разглядывает ногу.

Затаив дыхание, смотрю как на моих глазах происходит настоящая трансформация. Плечи немолодого мужчины распрямляются, взгляд становится более осмысленным, только руки чуть подрагивают.

Из-за этого Андроника лишили практики. Он хирург, а хирург не имеет права на дрожащие пальцы, так он папе говорил. Он вышел в операционную с трясущимися руками, и это стоило жизни молодому мальчишке, влетевшему в дерево на мотоцикле.

Теперь Андроник помогает людям как костоправ и травник. Причем тайно, на легальную деятельность у него нет лицензии. И лечит он травами, мазями и руками.

Вот и сейчас он водит рукой над Марком, причем не по ноге, а в области живота. Затем одним движением перебрасывает его на живот и кладет на поясницу обе ладони, переплетенные пальцами. Громов громко шипит сквозь зубы.

— Травмы были? — спрашивает Андроник нормальным, не скрипучим как обычно голосом.

— Были, — цедит Марк, сморщившись от боли. Я подхожу ближе и несмело глажу его по руке, а он неожиданно крепко хватает меня за ладонь.

— Так плохо, дядь Андроник? — спрашиваю чуть слышно.

— Что с моей ногой? — Громов шумно дышит, на лбу выступают капельки пота.

— Беда, у тебя, парень, только не с ногой, а с твоим позвоночником, — качает головой Андроник, двигая сплетенные ладони по спине вверх. — И если не справитесь, ты не сможешь ходить.

— Кто справится? Я? — поворачивает голову Марк.

— Доктора, светила разные, хирурги. Я тебе тут не помощник, я только ногу в рабочее состояние вернуть могу. А вот тут у тебя трещина. И здесь смещение. Тебе операция нужна, или сядешь в инвалидное кресло.