Громов падает на стул. С зажмуренными глазами подаю ему лейку от душа и собираюсь выйти, как тут моя рука попадает в мягкий, но крепкий захват.

— Куда ты собралась, Каро? Ты же обещала помочь...

— Да. Да, конечно... Да... — разворачиваюсь обратно. Приоткрываю глаза, тянусь за шампунем и только сейчас понимаю, что это женский шампунь. Для объема.

— Что-то не так? — интересуется Марк.

— У меня нет мужского шампуня, — говорю севшим голосом, — и геля для душа.

— Думаешь, это может быть проблемой? — серьезно спрашивает Громов, и я растерянно моргаю.

— Нн-нет. Не знаю...

— Что с тобой, Карина? — он снова берет меня за руку, и я отдергиваю ее, словно меня ужалили.

— Я в порядке, — говорю замогильным голосом и поливаю его голову водой.

Отмеряю в ладонь немного шампуня, наношу на влажные волосы. Они густые и жесткие, мне нравится их перебирать и гладить. Вспениваю шампунь и начинаю массировать кожу головы.

Ничего особенного, я себе тоже так мою. Марк медленно сползает по стулу и откидывает голову как будто для того, чтобы пена не попала в глаза. Но на его лице слишком явно выражено блаженство, и я украдкой им любуюсь.

Он слишком красивый. Как наяву в ушах звучит голос бабы Веры:

— Красивый мужчина — мужчина для всех.

В первый раз я услышала это от нее, когда в первом классе влюбилась в актера. Он играл героя, спасающего планету, и в него были влюблены все поголовно. Я даже имени его не знала, знала только, что он красавчик.

Когда баба Вера увидела в моей комнате постер с Громовым, она терпеливо это повторила. Следом вмешалась ее сестра, баба Люба.

— Главное, чтобы умный был. Умный мужчина и красотой своей с умом распорядится. А если он дураком родился, то дураком и помрет. Хоть красивый, хоть какой.

И обе вытаращились на меня, как будто я с Громовым уже под венец собралась.

Представляю бабу Веру со сведенными бровями и поджатыми губами. Я говорила, что они с бабой Любой близнецы, да? Так вот, мысли у них тоже у обоих как под копирку.

Наливаю в руку гель, добавляю воды и размазываю по рельефно вылепленной спине, литым гладким плечам, мускулистым рукам.

Сейчас здесь нет ни бабы Веры, ни бабы Любы, есть только мужчина, пугающий своей энергетикой и глянцевой, идеальной внешностью. Слишком красивый, а значит слишком для всех.

И я с ним один на один.

С огромным трудом держусь на ногах, пока руки как приклеенные скользят по бугристым мышцам такого же глянцево-идеального тела.

Меня притягивает к нему как магнитом, и в то же время хочется оттолкнуться, бросить все и сбежать. Потому что сопротивляться притяжению становится все труднее и труднее. И самое неприятное, что похоже, так разбирает только меня.

В какой-то момент начинаю жалеть, что передо мной живой Громов, а не его бумажная копия. Чувствую, что с бумажным безопаснее. Спокойнее.

Сколько раз я его целовала, и меня и близко не штормило так, как сейчас трясет от простых прикосновений к теплой коже. А что со мной было бы, если бы я поцеловала живого Марка?

Инфаркт в восемнадцать лет — не совсем то, к чему я стремлюсь и о чем мечтаю.

Может, стоило надеть резиновые перчатки, в которых я мою сантехнику? Представляю, что тогда подумал бы Громов. Что я сравниваю его с унитазом?..

Марк вытягивается на стуле, закинув руки за голову и широко расставив ноги. Перехожу наперед, размазываю гель по груди и...

Вижу.

Боже, нет. Зачем?

Зачем я это вижу?

Конечно, я понимаю, что это, но я никогда не видела это вживую. И не могу сказать, что мне не нравится, просто...

Просто, этого не может быть.

Только теперь я понимаю, насколько смешными и недалекими выглядят все мои мечты. А в реальности у Марка Громова вагон и маленькая тележка таких влюбленных в него дурочек как я. И поэтому дело сейчас вовсе не во мне.