Включив воду, долго умывалась, постоянно ожидая вторжения, но его не случилось. 

Так, главное – не волноваться и не давать слабину, я не собираюсь позволять этим мужикам многое. Тоже мне, альфа-мать их самцы, явились и качают права. Они снова решили поиграть и свалить? Я бы, может, конечно, не против, показав свою бестолковость, думая местом между ног, но те времена уже прошли.

Не переживай, малыш, все будет хорошо, мамулька справится со всеми драконами сама, главное — правильно выбрать команды.

Открыла дверь, испуганно попятилась назад, потому что прямо за ней стоял Громов.

– Ты напугал меня.

Молчит, смотрит и сопит, а у меня пальцы покалывает от того, как я хочу провести ими по его лицу, сильно отросшей щетине и татуировке Зевса, что мечет молнии с небес, на его груди. Рубашка расстегнута, кожа загорелая, скотина такая, в Испании наверняка на солнышке грелся.

– Снова будут глупые вопросы? Я устал от них и от вас.

– Они неглупые.

– Глупые, потому что ты не можешь подумать, а сразу делаешь выводы.

– Я делал выводы по твоим словам.

Вздыхаю.

Господи, малыш, у тебя очень трудный папашка, не знаю, как с ним общаться дальше, сил никаких не осталось.

– Отойди, я иду спать.

– Я тоже.

– Ты тоже идешь спать куда угодно, но не со мной. И диван не занимать, скоро вернется Семён.

– Какой, на хер, Семён? Крис я ни хуя не понимаю, ты специально это все?

– Надо больно.

Взгляд зеленых глаз скользит по лицу, шее, животу, задерживается на нем. Грудь мужчины вздымается, кулаки сжаты. Что это –ревность или задетое самолюбие? Не хочу гадать, потому что сейчас он думает только о себе, как ему якобы тяжело и как он бедолага ничего не понимает.

– Дай пройти.

Игорь с неохотой отходит в сторону, задевает рукой, пытаясь удержать.

– И не трогай меня. 

Молчит, ведет подбородком, но отпускает, скрипя зубами. А мне так обидно и больно снова. Никто из них не спросил, как я жила, что со мной было, как я себя чувствую, тяжело ли мне.

Они оба волнуются о себе, задают вопросы, подозревают, хотят услышать ответы, а потом, сказав что-то обидное, свалят в закат, точнее, в рассвет.

Никто не подумал, что это их ребенок, что противозачаточные не стопроцентная гарантия и забеременеть можно легко.

Хлопнула дверью своей комнаты, жаль, нет замка, так бы закрылась. Выключила свет, легла под одеяло, тяжело вздохнула, снова погладила животик. 

Пусть катятся к чертям.Прости, малыш, нехорошо так про папочек, но они это заслужили. Может, они посидят да уйдут, и Семён с ними не столкнется? Но на самом деле поймала себя на ощущении защищенности, пока они рядом, пусть хоть так, за стеной, но живы и здоровы.

Думала, не засну, но, как только закрыла глаза, мгновенно провалилась в черноту. Организм включил защитную реакцию, избавляя от стресса. Было так странно, словно я плыла в невесомости, а где-то плакал ребенок.

Проснулась, на грудь что-то давит, горячее и тяжелое, испуганно открыла глаза, очень темно. Мужская рука, громкое дыхание, слева на боку Артём, справа –Громов.

Прикусила губу, поправила футболку, сердце забилось чаще, глупое такое. Мотыльки встрепенулись, те совсем ненормальные.

– Птичка, – тихий шепот Артёма по коже мурашки, вздрогнула. Он ведет пальцами, до плеча. – Я тут лежу, разглядываю тебя, а руки сами чешутся потрогать. Ничего не хочешь сказать?

– Что именно? – мой тихий шепот.

– Сама знаешь.

– Не знаю.

– Тебе не идет быть дурочкой.

– Совсем не идет?

– Абсолютно.

Диалог умалишенных, каждый знает, к чему он ведет, но упорно не говорит об этом. Поворачиваюсь к Шульгину ложась на бок, глаза привыкли к темноте, вглядываюсь в лицо.