– Отвали от меня! Сама решу, что мне и когда делать! – истерично кричит сестра. – Вот именно что замужняя! Не строй из себя мамашу, понятно? Дура! Мне не пятнадцать!
Олег в этот момент кашляет, поперхнувшись глотком воды.
– Ты как с матерью разговариваешь? – лицо у родительницы аж искажается, вены набухают, глаза сужаются, губы-щелочки. – Я тебя родила! Сбавь тон и говори со мной уважительно!
Милана фыркает, зло разрывая салфетку в руках на части. После оборачивается и впивается в мать злым, яростным взглядом.
– Вспомнила, – язвительный тон еще больше накаляет обстановку за столом, все остальные молчат, находясь в шоке. – Лучше бы не по Канарам булки грела, а воспитанием детей занималась!
Мать открывает рот, закрывает, словно задыхается. А вот мне, как ни странно, ее не жаль. По сути, сестра ведь права. Матери у нас в привычном понимании не было. Не с кем было обсудить ни проблемы, ни первые месячные, ни влюбленности...
– Неблагодарная! – приходит мать в себя и подается вперед. – Мы с отцом вложили в тебя столько денег! Всё лучшее Миланочке! А ты? И не стыдно?!
– Лучше бы не вкладывали, – практически шепчет сестра, а затем смахивает со злостью на пол стакан.
Зажмуриваюсь, слыша, как он разбивается о паркет, разлетаясь тысячей осколков. Тишина. Пауза. Прислуга подбегает и начинает убирать стекла. Но это разряжает обстановку. Все заткнулись и больше ни слова не говорят. Выдыхаю с облегчением. Повезло. В этот раз без рукоприкладства. От этих двоих можно ожидать.
Поворачиваюсь к Тому и Гектору, которые чуть ли не сползли под стол, будучи в шоке от этой сцены. Хоть мы и ругались с Олегом, но никогда не позволяли себе подобного непотребства. Вижу по бледным личикам, что дети на грани плача, и решаю взять дело в свои руки:
– Мальчики, если вы поели, идите в свою комнату. Глафира вас проводит, взрослым нужно поговорить о делах, – мой голос твердый, и дети прекрасно знают, что надо подчиниться. Я так долго учила их вежливости, а родственнички одним махом опровергают слова о том, что нужно брать со взрослых пример и вести себя так же.
Мама провожает уходящих детей недовольным взглядом, а потом оборачивается к Давиду.
– Зять! Ну хоть ты приструни свою супругу, раз она мать не слушает! Ты же видишь, что она шлялась где-то всю ночь! Что у вас за семья такая? Вместо того чтобы клепать наследника, моя дочь занимается непонятно чем! Хорошо, что отец в больнице и не видит всего этого…
– В общем, так, – даже не собирается как-то оправдываться Давид, демонстрируя, что ему плевать на мнение тещи. – Я был в офисе у адвоката. Мы просмотрели все имеющиеся документы и обсудили прецеденты по похожим случаям условий завещаний. Вывод неутешительный. Для нас, во всяком случае.
Быстрый, короткий взгляд на Милану. Затем чуть более долгий – на детей. Я боюсь, что сейчас он поднимает тему своего отцовства, но на удивление этого не происходит.
– А что… – вдруг подает голос Олег, выпрямляясь и приковывая к себе взгляды. Убедившись, что все на него смотрят, складывает руки на груди и заявляет: – А что, если искомые наследники уже имеются?
Холод пробирается в самое нутро, замораживая меня полностью и превращая в подобие рыцаря, стоящего на лестничном пролете. Нет-нет-нет! Олег не может так поступить со мной, с нами, с нашими детьми. Он не имеет права рассказывать мой страшный секрет. Сквозь шум в ушах слышу его рассуждения, не в силах в них вникнуть тот же час, сперва мне приходится унять дрожь в руках, они трясутся, как у паралитика.