Я понимала, но была на испытательном сроке, терпела, как ива, на ветвь которой ложится слой за слоем снег. Меня всё ниже и ниже пригибало к земле, но, как ивовая ветвь я достигла предела и сбросила весь налипший снег, чтобы распрямиться и устремиться навстречу весеннему солнцу. Я ива, я гибкая.

Хочешь жить – умей вертеться.

В памяти опять всплыло любимое выражение отца. Эх, папа, в эту секунду ты мог бы мой гордиться. Встал бы рядом, положил руку на плечо, а с другой стороны встала бы мама...

Нельзя! Нельзя сейчас давать волю чувствам, я должна дожать своих коллег до конца. Как раз зашла Марина с покрасневшими глазами. Вроде бы и стоило её пожалеть, но я в очередной раз напомнила себе, что меня никто не жалел и не собирался.

– В общем так, никаких кофе по утрам, никаких милых просьб о помощи, пока вы на полчасика сбегаете в парикмахерскую, никаких заполнений отчетов, потому что вы протянули месяц, а завтра вам сдавать... Вы выполняете свои обязанности, я выполняю свои. Я вам не Золушка, а равноправная королева. Если вы со мной согласны, то кивните, если не согласны, то...

Я выдержала многозначительную паузу. Коллеги одна за другой кивнули.

– Крутяк, я прямо едва не кончил от твоей речи! – веселился Павел.

– А ты вообще заткнись! – вырвалось у меня.

Надо было видеть лица женщин, когда я это произнесла. Глаза стали по пять рублей, челюсти упали на пол, бровки взлетели под самую линию лба.

– Мне надо выйти, – пробурчала я и направилась к двери.

Хорошо развитое периферийное зрение уведомило, что Марина покрутила пальцем у виска. Да и плевать. Пусть лучше считают меня психованной дурой, чем послушной рабой. У меня даже щеки горели и колени тряслись от прилива адреналина.

– Кать, тебя хотел видеть Леонид Михайлович, – в спину мне проговорила Марина.

Вот кого мне не хватало для полного счастья...