Хорошо, если удастся поймать беглецов, а если нет? Что делать тогда? Ехать в Шанхай искать старого Вока? Но как искать? Не станешь же бегать по огромному городу и спрашивать у каждого встречного… Впрочем, об этом пусть болит голова у Быстрорукого.

Усталость и выпитое вино незаметно взяли свое: Цин тоже заснул. Ему показалось, что он закрыл глаза всего на несколько секунд, но, когда открыл их, за окном уже разлился серый рассветный сумрак, а керосиновая лампа чадила и мигала, готовая вот-вот потухнуть. Испуганно обернувшись к пленнику, он с облегчением удостоверился, что тот все еще спит, приоткрыв спекшиеся губы и привалившись спиной к стене. Забыв про сковывавшую их цепь, Цин потянулся за сигаретами и спичками. Разбуженный резкой болью в запястье, Фын проснулся, зашелся натужным кашлем, а потом робко попросил:

– Дай закурить.

Ай Цин дал ему сигарету и поднес зажженную спичку. Морщась и кривя рот, бандит прикурил, затянулся. К потолку поплыла сизая струйка дыма.

– Уже утро, – пробормотал он, поглядев на посветлевшее окно.

Ай Цин не ответил. Зачем вступать в разговоры с пленником? Но тут ему в голову пришла мысль: а если его подопечный попросится по нужде? Или сам захочешь? Что же тогда – загадить комнату или найти пустую посудину?.. Выйти нельзя – они заперты снаружи, и даже часовой, которого Жао поставил около дома, не откроет двери, поскольку у него нет ключа.

– Дай воды! – немного осмелев, неожиданно потребовал Фын. – В глотке пересохло. И поесть бы чего-нибудь, не то помру с голода.

Немного поколебавшись, Цин решил: пожалуй, можно и перекусить. Кто знает, когда вернется Жао, а пустой желудок настоятельно требует пищи. К счастью, от вчерашнего ужина кое-что осталось. Погасив лампу, он дал Фыну глиняную миску с остатками риса, а себе взял тарелку с кусками остывшего жареного мяса. Кажется, в одном из чайников еще плещется вино? Отлично!

– А есть как? – свободной рукой неуклюже прижимая к груди миску, недовольно буркнул бандит. – Не могу же я как собака!

– На! – Цин сунул в миску деревянные палочки, не заметив, как жарко блеснули глаза пленника.

Поставив миску на колени, Фын начал медленно есть, искоса поглядывая на уплетавшего мясо сторожа и стараясь не мешать ему. Доев, он зажал палочки между указательным и большим пальцами таким образом, что их толстые концы упирались в ладонь. Когда Цин повернулся, чтобы забрать пустую посудину, Фын неожиданно рванулся вперед и с силой вонзил палочки в его глаза.

Тот даже не успел закричать от страшной боли – бандит навалился на него, все глубже проталкивая палочки. Он не обращал внимания на кровь, на судорожные конвульсии Цина, терявшего последние силы, и давил до тех пор, пока его жертва окончательно не затихла.

Скатившись с обмякшего тела, Фын несколько минут лежал, жадно хватая ртом воздух. Безумный порыв к свободе, толкнувший его на убийство, прошел, и теперь наступило отрезвление, подобное глухому похмелью.

Цин мертв. В любую секунду могут вернуться отправившиеся к железной дороге командир отряда и его телохранитель. Гадать о том, что они сделают, увидев убитого, не приходится. Надо немедленно бежать отсюда. Но как, если прикован к мертвецу, а ключа от браслетов нет? Выходит, сам загнал себя из одной западни в другую, еще более страшную?

Бандит попробовал освободиться от наручников, однако сработанные на совесть стальные браслеты не желали поддаваться. Тогда он попытался стянуть стальное кольцо с запястья трупа, безжалостно выворачивая кисть уже начинавшего холодеть Цина: сейчас не до брезгливости, нужно спасаться! Но ничего не вышло.