– Спишь? – Голос Кеши вырвал Нюту из дремоты. – Гречишный чай – тема вообще!

Выглядел он куда счастливее, чем в прошлый раз. Нюта изобразила улыбку и начала собираться домой. Весь день она составляла отчет по результатам опытных высаживаний. И за пространными формулировками «стрессовое воздействие низкими температурами нанесло радикальный ущерб корневищам и стеблям испытуемого сорта картофеля» пряталось злорадное: «ничего у нас не получается, и у вас ничего не получится, ничегошеньки не получится, и хорошо». Радионов потом, конечно, запорет все ироничные замечания в части выводов, но в целом придраться будет не к чему. Картофель умирал, стоило снизить обогрев теплицы на два градуса ниже критического. Значит, картофеля скоро не станет. И черт с ним.

– Вы сегодня рано, – заметил охранник на КПП – уже другой, не утренний в шапке, а с мерзенькой бородкой.

Нюта посмотрела на стену за его спиной: часы на ней показывали без пятнадцати семь. Еще чуть, и на КПП снова начнет толпиться народ. Валидатор вспыхнул зеленым, и Нюта вышла из будки на мороз. За день снова потеплело и навалило влажного снега. Он налип на голые ветки и козырьки подъездов, осел на скамейках и обочинах дорожек. От снега город будто оглох – все звуки смягчились, стали тише и невнятнее. Нюте захотелось крикнуть. Схватиться за облепленную ветку липы и потянуть, чтобы посыпались белые комья. Однако нарушение целостности снежного покрова грозило арестом до пятнадцати суток. Или семьюдесятью часами исправительных работ. Нюта прошла под ветками, пригнув голову, стараясь не задеть.

Продуктовые карточки обновлялись автоматически в восемь часов утра, а сгорали в восемь вечера. Не успел – значит, сиди без еды до завтра. К хозяйственным карточкам отношение было помягче – они обновлялись раз в неделю и не сгорали: ходи сколько угодно. Вот только товары по ним заканчивались раньше, чем все желающие успевали закупиться. Кроме мыла, Нюте требовались прокладки и зубная паста. И если без пачки чая и дубовых пряников еще можно выжить, то с грязными зубами и трусами, мокрыми от крови, – практически нельзя.

Нюта зашла в магазин. Старую вывеску с входа сняли и оставили здесь же, прислонив к стене: ярко-красная, с фигурной цифрой пять, она выглядывала из сугроба длинной перекладиной буквы «П» и двумя точками над «ё». В новом формате манкая вывеска казалась неуместной. Нюта прошла через автоматические двери, взяла корзинку. По продуктовому отделу слонялись мрачные покупатели: тетка в дутом пуховике, парочка в пальтишках и вязаных шапочках, мужик в дубленке с мехом и старушка в лыжном костюме.

Нюта приучилась автоматически отмечать, в чем ходят люди возле нее, – будто боялась пропустить момент, когда все сменят зимние одежки на плащи, джинсовые куртки и ветровки. Тогда она тоже расстегнет пуховик, вылезет из него, как из старой кожи, и бросит прямо на обочине. Хотя пуховик, конечно, ни в чем не виноват. Они со Славиком покупали его в модном шоуруме и долго спорили, кому он достанется. От Славика тогда ушла очередная девица, и он страдал. Так что Нюта ему уступила. А теперь таскалась в пуховике и думала иногда: а где сейчас та девица? Уехала, наверное. Какие еще варианты?

В хозяйственном отделе тоже копошился народ. Две юные девочки уныло рассматривали ряд баночек с кремами – одного вида, для кожи лица и тела. Ни сывороток, ни мультимаскинга. Мужик в черной кожаной кепке вытаскивал с нижней полки упаковку туалетной бумаги. Не знал, видимо, что больше трех рулонов по одной карточке не пройдет.