– Мне не надо, спасибо, – сказала она, возвращая Нюте упаковку. – Или давай я по своей карте пробью и тебе отдам. Про запас.

Подобные предложения не принято было делать незнакомцам в общественных местах. Но звонкая смотрела так ясно, а улыбалась так искренне, что Нюта расслабилась.

– Что? Тоже перерыв от недоедания? – спросила она.

Звонкая рассмеялась.

– А может, я беременная, не?

Еще одна неприемлемая шутка. С начала зимовья в стране не родился ни один здоровый ребенок. Об этом, конечно, не трубили на каждом углу. Но у любого находились знакомые знакомых, готовые подтвердить, что все беременности закончились вместе с надеждами на весну. И новых пока не случалось. Ни беременностей, ни надежд. Над этим, наверное, уже ломали голову сотрудники какого-нибудь перинатального центра, которых не выпустили из страны в силу их невероятной необходимости государству. Нюта отшатнулась. Звонкая тоже перестала улыбаться.

– Прости, глупость ляпнула, – пробормотала она. – У меня просто чаша есть. Менструальная. Юзаю ее второй год. И горя не знаю.

Нюта завистливо вздохнула. В жизни до зимовья она пыталась перейти с прокладок на чаши, но милейшая гинекологиня после осмотра покачала головой, мол, нет, дорогуша, с твоим строением их нельзя, такое редко, но бывает, уж прости.

Пока Нюта вздыхала, счастливая обладательница более подходящего строения уже вышла из закутка и зашагала к кассам. Кроме упаковки прокладок, в руках она несла гель для мытья посуды с ароматом снежного утра. На кассах они разделились. Нюта пробила зубную пасту, мыло и легальную упаковку прокладок. Нелегальную звонкая передала ей в темном дворике магазина.

– Здесь слепое пятно у камер, – сказала она, затягиваясь сигареткой. – Хоть задницей голой тряси, не увидят.

– Холодно для голой задницы, – ухмыльнулась Нюта. – Они того не стоят.

– И то верно, – кивнула звонкая. – Будешь? – протянула сигаретку.

– Не курю.

– Ну и правильно, одна труха, – и потушила окурок об угол магазина. – Нормальное курево у них закончилось раньше кофе.

– Душистый табак достаточно устойчив к холоду, – сказала Нюта, пряча замерзающие руки в карманы. – Может, научимся выращивать в теплицах. А вот кофе – нет. Вообще без шансов.

Звонкая посмотрела на нее с интересом.

– Ну ладно, растения всякие, овощи там, фрукты. Но прокладки какого черта дефицитом стали?

Такие разговоры обычно велись шепотом на кухне. Или вообще не велись. А звонкая продолжала быть звонкой. И шарф у нее оставался зеленым. То ли бесстрашная, то ли безумная – сразу и не поймешь. Либо спрашивает не просто так.

– Логистика поломалась, скоро наладят, – осторожно ответила Нюта. – Для самолетов погодные условия плохие, для судов плотность льда слишком большая. Ну, ты сама знаешь, наверное. Чего объяснять.

– Ну да. – Звонкая растянула губы в улыбке. – Прямо по методичке, молодец. – Натянула шапку пониже, спрятала витой локон. – Не мерзни. – И пошла к освещенной части дороги.

А Нюта поспешила домой – до начала комендантского часа оставалось минут пятнадцать. Вечер можно было считать удачным, но ее мучила досада. Из-за тона этой звонкой девицы, из-за ее уверенности. И почему-то из-за витого локона, бесстрашно выбившегося из-под шапки.

«Сумасшедшая какая-то», – написал Славик, когда Нюта перед сном наговорила ему всю историю в сообщении.

«Зато две пачки!»

Славик помолчал, потом все-таки ответил:

«Бедная моя девочка. Ненавижу их всех».

Тут Нюта наконец-то заплакала. И пошла прятать нелегальные прокладки в шкафчик с нижним бельем.

– Сухари хорошие получились! – отчитывалась мама, пока Нюта искала опечатки в отчете. – Я хлебушек, значит, порезала, но не меленько, чтобы не крошился. На противень выложила и в печку. Она сейчас больше ста двадцати не греет, да мне и не надо.