Я не сказал этого Лэнгстону, поскольку стыдился того, что позволил нам с Лили дойти до такого. И не сказал этого Лэнгстону, поскольку боялся, что это встревожит его. Моя собственная тревога уже зашкаливала.

– Нет, мы не говорили о елке, – в конце концов ответил я.

– И Лили не приглашала тебя на церемонию ее зажигания?

Я покачал головой:

– Впервые слышу о ней.

– Так и думал. Видимо, на церемонию придут только члены семьи, участвующие в ней каждый год. Обычно Лили всем раздает приглашения. Но, похоже, у нее и на это нет настроения.

– Нам точно нужно что-то делать.

– Да, но что? Я буду чувствовать себя предателем, если пойду и куплю елку без Лили.

Я задумался, и мне пришла в голову мысль.

– Прибегнем к уловке?

Лэнгстон склонил голову набок:

– Я весь внимание.

– А если мне купить елку? В подарок. Елка будет частью моего рождественского подарка Лили. Она не знает, что мне известна ваша семейная традиция. Я просто заявлюсь с елкой, и все.

Лэнгстону явно не хотелось признаваться в том, что ему понравилась моя идея, так как это значило бы, что ему нравлюсь я. Однако спустя мгновение его глаза радостно вспыхнули.

– Можно сказать ей, что это подарок в честь двенадцати дней Рождества, – предложил он. – Как бы начало празднования.

– Разве двенадцать дней Рождества начинаются не после Рождества?

– Какая разница, – отмахнулся Лэнгстон.

Я сомневался, что все будет так просто, но попытаться стоило.

– Ладно. Я принесу елку. Ты сделаешь удивленный вид. Этого разговора между нами никогда не было. Верно?

– Верно.

Принесли наш заказ, и мы начали набивать рты. Минуту спустя покончили с едой, и Лэнгстон потянулся за бумажником – видно, чтобы оплатить счет. Однако он выложил на стол передо мной несколько двадцаток.

– Забери свой презренный металл! – возмутился я. Наверное, слишком громко для кафе.

– Не понял, – удивился Лэнгстон.

– Я сам обо всем позабочусь, – перевел я, отправив банкноты по столу к нему.

– Но ты же понимаешь, елка должна быть красивой. Самой лучшей.

– Не беспокойся, – сказал я ему и ввернул фирменную нью-йоркскую фразу, которая тут в ходу со стародавних времен: – Связи решают все.

Если ньюйоркцы не идут к елкам, то в декабре елки сами идут к ньюйоркцам. У магазинов шаговой доступности, двери которых в обычное время обрамлены корзинами с цветами, внезапно выросли целые хвойные леса: их пустые стоянки теперь «засажены» деревьями без корней. Некоторые заведения открыты чуть ли не до утра, на случай если кому-то вдруг приспичит приобрести рождественский символ в два часа ночи.

Одни владельцы этих хвойных местечек смахивают на людей, решивших отдохнуть малек от наркобизнеса и поторговать иглами попроще. Другие – во фланелевом прикиде, – похоже, впервые выбрались из какого-то захолустья и никак не могут опомниться, оказавшись в большом городе. Им часто помогают ученики, нуждающиеся в самой временной работе из всех временных работ. В этом году одним из таких учеников был мой лучший друг Бумер.

Он воспринимает эту работу как кривую обучения. Пересмотренный сотню раз мультфильм «Рождество Чарли Брауна» почему-то внушил ему мысль, что ель – растение хилое и капризное, но при том и самое желанное, поскольку бережный уход за ним больше в духе Рождества, нежели покупка неприхотливой сосны. Еще он считает, что ели после окончания Рождества можно снова посадить в землю. У нас с ним по этому поводу состоялся непростой разговор.

К счастью, неразумность Бумера искупалась искренностью и душевностью, поэтому место его работы – стоянка на Двадцать второй улице – прославилось наличием первоклассного елового эльфа Бумера. Купаясь во всеобщем признании, он, наверное, радовался тому, что в двенадцатом классе перевелся из частной школы в манхэттенскую. Друг уже помог мне выбрать елки для маминой и отцовской квартир. (Маме досталась очень красивая.) Уверен, он охотно поможет выбрать и самую лучшую елку для Лили. Однако чем ближе я подходил к стоянке, тем сильней сомневался. Не из-за Бумера, а из-за… Софии.