– Куда же ты ведёшь меня, братишка? – Голос Андреевой сейчас был тем её голосом номер два, мягким и нежным, в котором было так много ласки и обаяния.

– Разве ты не видишь, дорогая сестра, что мы идём в комнату Али, на его островок. Вот он уже виднеется, но я, правда, и сам подхожу к нему впервые с этой стороны, – ответил я со всей лаской, на которую было способно моё настежь открытое сердце.

– К какому островку? Ведь комната Али в белой скале, как я знаю, а об островке я ничего не слышала.

Мы вышли из густых зарослей деревьев и подошли к мостику, который начинался ещё в самой гуще деревьев, весь был обвит цветущими лианами и высокими травами и представлял из себя узенький, качающийся, висящий над водой переход. Вступив на этот хрупкий переход, с сомнением думая, втиснется ли в него плотная фигура моей милой спутницы, я оглянулся и… снова едва не превратился в «Лёвушку – лови ворон». Вместо печального, сурового лица, погружённого в глубочайшее раздумье, я увидел лицо юное, радостное, с целым потоком энергии, лившейся из глаз.

Глаза эти снова стали знакомыми мне электрическими колёсами, а всё лицо было не обычным, привычным мне, лицом Андреевой, женщины средних лет, с грубоватыми, волевыми чертами и плотно сжатыми губами. Это было лицо какого-то незнакомого мне юноши, преображённого, слышащего и видящего нечто такое, чего, очевидно, не слышал и не видел я.

Только тут я понял, о чём говорил мне Иллофиллион: «Каждый видит и слышит только то, до чего он сам дозрел. Рядом с человеком в звучащей всегда Вселенной может проноситься волна звуков величайшего значения, но она не будет услышана им, если в его сердце не будет ответной созвучной вибрации, чтобы вобрать в себя гармонию эфирной волны».

Несколько минут назад я слышал то, чего не могла ухватить Андреева. Теперь она что-то слышала, что было для неё несомненным фактом, но чего не мог понимать я.

Исполненный чувства высокого благоговения к её молчаливой внутренней беседе, я нежно взял её за руку и повёл по узенькому мостику, идя спиной вперёд. Раньше я не мог выдержать силу её прикосновения, и даже на её приближение я реагировал очень сильно и понимал, что могу от него заболеть, как заболела очаровательная леди Бердран, которую всё ещё лечил Иллофиллион. Сегодня же рука моя держала её руку спокойно и радостно, и – удивительное дело – я всё не мог расстаться с впечатлением, что веду по мостику юношу.

Мы благополучно прошли качавшийся и прогибавшийся под нами мостик, очутились на островке и, как всегда, были встречены белым павлином и сторожем. Приветствуемые этими милыми обитателями островка, мы подошли к белому домику Али, который казался мне сегодня таким сверкающим, точно из всех его пор били золотые лучи.

«Стой, путник, остановись и подумай, зачем ты пришёл сюда», – прочёл я надпись, преградившую нам путь, как бы на белой натянутой ленте. Откуда взялась эта надпись, я не понял, но факт был налицо: она преграждала нам дорогу за несколько шагов от входа в домик.

«Я пришёл сюда выполнить приказание Учителя и друга моего», – мысленно ответил я. Надпись не представляла собой никакого препятствия в смысле физического заграждения, которое было бы трудно устранить. Но ноги мои точно приросли к земле, и у меня было такое ощущение, что передо мной непроходимая стена.

Не успел я договорить мысленно последних слов, как надпись погасла. Мы сделали несколько шагов вперёд, и путь нам преградила вторая надпись:

«Беспрекословное повиновение, радость и бескорыстие могут пройти через мои ворота. Но одна лишь чистота может помочь неофиту вывести обратно ту душу, которую он взялся ввести в Дом силы.