Когда я возвратился к домику Ариадны, она стояла в дверях и смотрела сияющими глазами на Иллофиллиона. Я никак не мог бы признать в этом молодом и очаровательном существе ту женщину, которой я принёс её больного сына, если бы Иллофиллион не стоял рядом с ней. Иллофиллион простился с Ариадной, взял меня под руку, и мы быстро зашагали по аллее.

– Надо торопиться, Лёвушка, сейчас мы пойдём прямо к Раданде, у него пробудем немного и вместе с ним отправимся в трапезную. Там я поговорю ещё с некоторыми братьями и сёстрами, а по окончании обеда помогу тебе разнести письма Франциска. Если успеем, доберёмся и до старца Старанды.

Идти рядом с Иллофиллионом было блаженством. Я и раньше замечал, что внешний вид его был всегда прекрасным, и катящихся струй пота, от которого я так страдал, я на нём никогда не видел. Но сегодня, в эту нестерпимую жару, когда, казалось, каждое дерево жжёт, а не посылает прохладу, от Иллофиллиона шла ко мне, точно от ручья, охлаждающая струя. Только я было приготовился спросить его об этом чародействе, как нам повстречался тот брат-подавальщик, который приходил за нами, приглашая нас в первый раз в трапезную Раданды.

– Отец настоятель послал меня к тебе, Учитель, спросить – не нужен ли я тебе? Не надо ли помочь друзьям твоим в чём-нибудь? Быть может, я могу заменить уехавшего слугу Яссу?

Я пристально смотрел на него, и снова для меня был сюрприз: прежнее трагическое выражение исчезло с его лица. Он улыбался ласково и радостно, точно волшебная палочка унесла всю печаль с его лица. Я протёр глаза, чем насмешил всё подмечавшего Иллофиллиона, и ещё раз убедился, что лицо брата-печальника стало весёлым лицом доброго человека.

– Спасибо, друг, что ты поспешил выполнить приказание отца настоятеля. Я и Лёвушка уже привели себя в полный порядок. Но вот о чём попрошу: зайди к нам в дом, оповести всех, чтобы прибрались и через двадцать минут собрались на крыльце. Скажи им, чтобы меня не ждали, но шли за тобой к настоятелю, где я буду их ждать.

Брат поклонился и свернул в боковую аллею. Я понял, хотя не мог отдать себе отчёта, как именно, что причиной радости этого человека и перемены в его настроении был Иллофиллион. Но я уже научился не задавать вопросов о таких вещах. Я стал думать, не упустил ли я сам чего-нибудь из своих обязанностей, и вдруг… вспомнил об Эте.

– Боже мой, а где же моя бедная птичка? Неужели голоден до сих пор мой птенчик? И где он сейчас? Иллофиллион, миленький, отпустите меня, пожалуйста, я побегу его отыскивать.

– Успокойся, Лёвушка, твой Эта отлично провёл ночь с Мулгой, а утром его взял к себе Раданда. Твой неблагодарный птенчик увлечён сейчас новым другом. Раданда хорошо понимает птичий язык, и Эте это кажется пленительным. Поэтому он не только не скучает, но даже и забыл о тебе.

Иллофиллион смеялся, глаза его искрились юмором, а у меня в сердце шевельнулось нечто, похожее на огорчение.

– Почему же ты вдруг глядишь таким печальным постником? Неужели тебя огорчает, что павлину твоему без тебя хорошо и весело? Ты предпочёл бы, чтобы он проливал слёзы в разлуке с тобой?

– Нет, Иллофиллион, мой дорогой наставник. Я бы, конечно, не хотел, чтобы кто бы то ни было пролил хоть одну слезу обо мне или из-за меня. Но… но… если бы мне пришлось расстаться с вами, я не ручаюсь, что у меня хватило бы сил не заплакать, как я когда-то плакал, расставаясь с Флорентийцем.

– Это было бы очень печально, дорогой мой сынок. Это значило бы, что физические время и пространство ещё владеют тобой, а духовная близость не стала твоим дыханием, твоими буднями и твоим трудом в них. Для тех, кто объединил своё сердце и сознание со своими любимыми, кто видит не облик, физически близкий самому себе, но вечный путь того, кого любит, уже не существует ни разлуки, ни разъединения. Для них существует только радость сотрудничества, радость полной гармонии, не зависящей от того, видят ли друзей физические глаза или их видят очи духа, очи Любви. Если ты ещё стоишь у того перекрёстка, где есть иллюзия