Взяла бутерброд из рук довольного боевика и осторожно надкусила.

– Очень неплохо.

– Неплохо?! – фыркнул Даккей, намазывая творог на второй кусок хлеба. – На Пределе за такой горшочек половину жалования любой бы выложил. Полковой кухарь у нас всё больше по кашам был. Нас всех от них уже к концу первого года службы воротило, так мы наловчились в ближайшее село бегать. Мага там не было ни одного, а соответственно, ни единого изысканного блюда. Всё самое простое, из жизни простых людей, но при этом – невероятно вкусное… Хозяин этого заведения из тех краёв. Суровый мужик, но хороший… Утопленника не хочешь попробовать?

– Воздержусь, – отказалась я.

Приготовленный Даккеем бутерброд закончился на удивление быстро, и я потянулась за ещё одним ломтём, но мою руку поймали на подлёте.

– Не торопись, – мягко улыбаясь, посоветовал боевик. – Оставь местечко для горячего.

Я вздохнула, не скрывая своего разочарования, и почти уже совсем была готова заявить, что он меня недооценивает, что меня сам Рогль тренировал вкусняшки есть… Но тут на наш стол поставили огромную буханку хлеба в две мои головы размером и оповестили радостно:

– Ваша чесночная похлёбка, – и шваркнули на стол деревянную ложку.

– Я столько в жизни не съем, – вынуждена была признать я.

– И не нужно, – хохотнул Даккей. – Это порция на двоих.

От сердца немного отлегло, но уже в следующий момент я вновь всполошилась:

– А почему тогда ложка одна?.. И сколько это всё стоит?.. У меня жалования не хватит.

– Твоё жалованье не пострадает, – отмахнулся боевик. – А ложка одна, потому что это селянская кухня.

И объяснил, поймав мой ничего не понимающий взгляд:

– В старину, если в большой селянской семье – а они всегда были большими, знаешь ведь? Чем больше детей, тем больше работников, – наступали голодные времена, то на стол клали лишь одну ложку, а еду и без того по тарелкам не раскладывали, уж больно это накладно было, держать миску для каждого рта…

Той самой лопаточкой, которой намазывал творог, Даккей сковырнул с буханки хлебную крышку и блаженно прикрыл глаза, вдыхая носом густой запах чесночной похлёбки.

– Глава семьи снимал пробу с похлёбки и передавал ложку жене. Та – старшему сыну. Тот – своей жене… И так по кругу. Пока мы не женаты, первую ложку уступаю тебе.

– Кто сказал, что я вообще за тебя замуж пойду? – краснея и оглядываясь по сторонам, прошептала я.

– Хочешь, чтобы я начал?

– Нет! – Я схватила ложку и с воинственным видом придвинула к себе хлебный котелок. – И мы поступим по-другому. Я съем половину… или меньше. А ты доешь то, что останется.

Даккей рассмеялся, но оспаривать право первой ложки не стал.

– Договорились, – согласился он.

Я успела съесть пять или шесть ложек, когда к нашему столу подошёл глубоко нетрезвый мужик. Он ухватился рукой за спинку свободного стула и, пьяно щурясь, выдохнул боевику в лицо:

– А ведь я тебя знаю, беспредельщик.

– Отвали, – миролюбиво предложил Даккей.

– Не, – тряхнул головой пьянчуга. – Точно знаю. Ты этот… как его? Гре...геро… герцогский ублюдок. С западного бастиона.

– Ты обознался, старик. Иди к друзьям. Они тебя уже заждались…

– Не-ет… ик… у меня эта… Память! Ик… На эти… на лица... Я…

Осёкся, уронил голову на грудь и негромко всхрапнул, а затем вороватым движением схватил со стола мою чашу с вином, осушил её одним махом, крякнул, вытер влажные губы тыльной стороной руки и неожиданно звонким голосом проникновенно пропел:

– А на плечах эполеты золотом,

Изумрудом сверкает мундир.

То с тяжёлым, как небо, молотом

На границе стоит командир.