Я перелистнула страшную страницу своего прошлого. На фига оно постоянно всплывает? Я семью хотела, мужа надёжного. А так и не получилось… Да и хрен с ним, что теперь жалеть. Вон меня ждут самцы ядрёные.

Чего ждут, кстати? Когда я поем?

Я продолжаю медленно кушать. Чувствую себя стройнее, моложе. Особенно на фоне пятерых парней так совсем стройняшка.

 В каюту входит Анатолий Борисович в белой рубашке и коричневых брюках.

Я человек наблюдательный. Вот эта вся компашка, включая девицу, что следом за Анатолием Борисовичем шмыгнула к столу и поставила дополнительные столовые приборы, имеет одинаковое строение тела. У них большие головы и мощные фигуры с широкими бёдрами. Грузные и здоровые.

 Девка тоже. Никакой талии на её бочкообразной фигуре даже близко нет. Я поначалу обрадовалась, что она бегает по палубе. Но эта сучка лохматая так на меня взглянула с отвращением и презрением, что я поняла, мне она не помощница в побеге.

А в  том, что я сбегу, даже не сомневалась.

– Спасибо, Милана, – старик чмокает девчонку в толстую щёку, и она тоже его целует.

– Будешь десерт, папочка? – прокуренный хрипящий голос у деточки.

 А, ну всё понятно. Папаша любимый. Семейное сходство на лицо.

И эти пятеро…

Сыновья что ли?

На столе очень много еды. Тарелки огромные. Появляется десерт вместе с мордастой Миланой. Аромат от суфле такой, что грибочки с мясом в моём желудке подвигаются, освобождая место для сладкого. Но я даже не намекаю, что хочу попробовать это чудное, воздушное кушанье.

Сидим в тишине. Милана ближе ко мне, она кидает недовольные взгляды. Парни пялятся на мою грудь,

Один дед спокойно смотрит в свой планшет и хмурит боярские брови.

Странно! Всё писец, как странно!

 Я понимаю, меня везут к Андрюше Шатуну, но могли бы объяснить что ли, почему не держат за рабыню, не кормят в отдельной каюте, не угрожают, не насилуют.

Или ещё не вечер?

Вздрагиваю от неожиданности. За панорамными окнами, где мгновение назад виднелся таёжный пейзаж, резко становится темно. Мы попали в какую-то туманность. Мгла настолько плотная, что в каюте воцаряется полумрак. А потом опять резкий свет яркого солнца за окнами.

У меня из пальцев выпадает вилка.

Я забываю о компании рабовладельцев за столом и во все глаза смотрю на представившийся пейзаж. Ничего не говоря, поднимаюсь ошарашенно из-за стола и делаю шаг к окнам.

Мы переехали в этот край всего пять лет назад. Я жила, в основном, в городе. Не изучала местную флору и фауну. Не знала я, что здесь есть заповедник реликтовых деревьев.

А потом меня поражает мысль, что такого быть не может.

 Чтобы не упасть, я рукой опираюсь на перекладину между панорамными окнами и пытаюсь всеми силами приподнять отвисшую челюсть.

За окнами растут секвойи.

Я подгибаю колени, чтобы взглянуть выше. Деревья на берегу гигантские. Они стоят плотной стеной и верхушками уносятся ввысь к облакам. Яхта и все на ней — просто игрушки на фоне невероятного леса.

Огромные янтарные стволы — сотканные воедино толстые брёвна. Они напоминают камни, облепленные охристой глиной, но не древесину. У оснований и гигантских корней нет веток. Вся кипарисовая хвоя находится под небесами. Но лес не кажется светлым. Между деревьями-монстрами растут огромные пушистые ели. И лес приобретает оранжево-зелёный цвет. Непролазная глушь, потому что у елей растёт папоротник, тоже немаленький.

– Вам нравится, Зоенька? – с усмешкой и ядом спрашивает Анатолий Борисович.

Не, мне нравится, только вот этого не может быть.

 – Секвойи растут в гористой местности на берегу Тихого океана, – выдаю замогильным голосом. – Есть ещё в горах Китая. Отдельные деревья в ботанических садах Крыма. Нет в России таких лесов.