– Да вы совсем там из ума выжили?! Такие цены гнуть!

Рука дергается, и перчатку, в которой я прибиралась, распарывает острым осколком, задевая кожу.

Ойкаю, но уже наблюдаю, как струйка крови стекает по коже. Закусываю губу, вскакиваю, чтобы ещё и кровью тут все не заляпать. Направляюсь в сторону дамской комнаты, но перед глазами уже плывет.

Не люблю я вид собственной крови. Сразу же начинает мутить и шатать из стороны в сторону.

Вот и сейчас пол подозрительно раскачивается, то приближаясь, то отдаляясь от меня.

А я пытаюсь наступить так, чтобы не свалиться.

– Ди… – сквозь шум доносится недовольный голос Давида.

Не реагирую, мне сейчас нужно смыть эти бордовые дорожки с руки. Срочно избавиться от крови на своей коже.

– Я с кем разговариваю? Ты закончила?

Отмахиваюсь, хватаюсь за стену и зажмуриваюсь. Перед глазами яркие вспышки, голова кружится, во рту пересыхает.

– Эй…

А в следующую секунду перед глазами все темнеет, и я лечу в пропасть.

– Твою мать, маленькая, открой глазки, – сквозь шум в ушах слышу взволнованный голос… Громова?

Или у меня глюки начались на фоне потери крови?

Но нет, мне удается приоткрыть один глаз и заметить, что я лежу на диване в кабинете Громова, а сам он с обеспокоенным выражением лица нависает надо мной. В нос ударяет резкий запах нашатыря. Отталкиваю руку Громова и пытаюсь сесть.

Но голова все ещё тяжелая, как казанок…

Сжимаю виски, стону от пронзившей боли.

– Кажется, я теперь понимаю смысл фразы, которую говорила мне мать в детстве…

Задумчивое бормотание ненадолго отвлекает от боли в голове. Перевожу на Громова вопросительный взгляд.

– И какая же фраза?

– Да так, – начинает петлять.

– О, дай-ка я угадаю… – закатываю глаза, когда меня осеняет догадка, – про дураков и молитву, да?

Громов хмыкает. Резким движением встает с корточек, осматривает меня.

– Скорую?

Мотаю головой, пытаюсь принять вертикальное положение и шиплю от неприятных ощущений на ладошке.

Перевожу взгляд на рану, удивленно вскидываю брови. На ранке уже пластырь.

Поднимаю глаза на застывшего Громова.

– Ты? – киваю на свою руку.

Он фыркает. Ненатурально так, натянуто.

– Нет, конечно, барабашка прибегал, замотал.

Закатываю глаза. Ну вот почему он не может нормально ответить?

– Спасибо, – встаю, придерживаюсь за спинку дивана, замечаю, что Громов делает шаг ко мне, – я в норме.

Пячусь к выходу из его кабинета. Давид словно ястреб следит за каждым моим шагом своими пронзительными карими глазами, а я, кажется, забываю, как дышать.

Надо же… оказывается, Давиду не чужда забота, пусть даже о ненавистной мне…

Так, Диана, перестань! Ему плевать, просто сделал все, чтобы я тут не истекла кровью и не умерла…

Уже собираюсь закончить то, что начала… а именно уборку в общем зале, но застываю в проеме, когда вижу людей в униформе.

– А… это что?

– Решил, что проще заплатить клинингу, чем тебя с того света вытягивать, – бывший материализовывается за моей спиной.

Прячет руки в карманы джинсов, на меня не смотрит даже. А мне что делать? Как реагировать?

– И что мне делать сейчас? – развожу руками.

Громов бросает взгляд на мой замотанный палец и морщится. О, ну, конечно же, мальчик у нас любит все идеальное. А тут я со своей рукожопостью и кровищей.

Давид задумчиво потирает небольшую бородку, на которую я сразу обратила внимание. Когда мы с ним были вместе, он не терпел даже минимальной щетины. Но, стоит заметить, ему идет…

Делает его взрослее.

Хотя его поведение… оставляет желать лучшего.

– Давид, давай поговорим, – щиплю себя за переносицу.

Он выгибает бровь.