Успеваю заметить, что пол в барной зоне усыпан осколками, и меня это слегка вышибает из равновесия. Странно, что Сэм не прибрал, он обычно все чуть ли не до скрипа натирает. А тут…

– Чего застыла?

Снова ненавистный голос Громова выводит из замешательства.

Резко разворачиваюсь, чуть ли не задеваю носом грудь Давида, затянутую в серую футболку поло.

– А ты решил сэкономить на уборщицах, а, Громов? – заламываю бровь, и непроизвольно губы разъезжаются в язвительной насмешке. – Неужели все так плохо? Может, ещё и туалет пошлешь отмывать?

Я рискую.

Очень сильно рискую.

Но ничего не могу с собой поделать! Он меня злит, а мне хочется в ответ сделать с ним то же самое.

Громов высокомерно заламывает бровь, смотрит за мою спину, туда, где у нас уборные. Его смешок вызывает в теле дрожь.

– Ну а что? Хорошая идея, зубной щеткой, как в армии.

Запрокидываю голову и громко смеюсь.

– Боже, Громов, откуда ты знаешь, как там в армии. Ты не был никогда в ней. Папочка же отмазал явно.

Давид приближается ко мне, почти сталкивается с моей грудью, толкает в сторону барной стойки. Его глаза заволакивает темнота.

Сглатываю, ощущаю в ногах слабость.

– Ты язык свой контролируй, маленькая.

Упираюсь в его грудь ладошками, ощущаю, как толкается под ребрами его сердце. Дыхание учащается.

Боже, вот как реагировать спокойно, если предательская память подкидывает картинки из прошлого. Как он вот так же надо мной склонялся и шептал всякие нежности, а я млела от внимания этого красивого, молодого и горячего парня.

– А то что? Откусишь?

Сама не понимаю, зачем я провоцирую его. Чтобы выбесить, выбить почву из-под ног, так же, как и он это делает в отношении меня.

Давид кривит красивые губы и прищуривается.

– Знаешь, я не люблю подбирать объедки.

Задыхаюсь. Он опять? Ночью, видимо, маловато было.

Заношу руку, но Громов в этот раз наготове, перехватывает меня за запястье.

– Не стоит, Ди, а то я ведь могу и скрутить тебя в бараний рог. Будешь вынуждена умолять меня, чтобы я тебя отпустил.

– Вот ещё, чтобы я и тебя о чем-то умоляла. Спустись на землю, Давид.

Выдираю руку из захвата.

Во всем теле настойчиво вибрирует желание оказаться подальше от него. Чтобы не достал, не видел.

– Даю тебе два часа, потом будет новое поручение.

Закатываю глаза.

– Слушай, почему бы тебе не нанять свою личную прислугу, а мне дать спокойно работать официанткой.

– Так кто тебе мешает совмещать? – Давид складывает руки на груди, и мышцы на груди вздуваются.

Глотаю слюну. А он, видимо, не пренебрегал спортом. В то время, пока я скакала с нашими двумя сыновьями.

Зажмуриваюсь.

Так, Диана, это только твои сыновья, и Громов не должен о них узнать!

– Хочешь, чтобы я тут сутками торчала?

Громов дергает плечом. По этому простому жесту понимаю – хочет.

– Исключено, – резко обрубаю, – у меня есть своя жизнь, которой я должна заниматься, Давид.

– И что же там за дела у тебя?

Снова грозно нависает надо мной. Боже, и когда только успел так близко подойти ко мне?

– У меня отец болен, надо за ним ухаживать.

Нагло вру, но другой причины так быстро не могу придумать. Громов задумчиво потирает подбородок.

– Приступай к работе. Мне плевать на твои проблемы, чтобы через два часа тут все блестело.

Разворачивается и отходит, давая мне наконец-то свободно вздохнуть.

У меня пригорает от желания ткнуть ему в спину средний палец. Детский сад, честное слово.

Сосредотачиваюсь на монотонном деле. А именно на уборке. Стараюсь не делать резких движений, напоминая себе, что повсюду осколки.

Почти заканчиваю со стеклом, когда в зале раздается резкий голос Давида: