– Пёс убежал, – произнёс полушёпотом мальчик, вытирая шерстяной варежкой слёзы с глаз.

– Как убежал? – опешила я. – Он же еле ходит.

– Еле, – согласился Андрюшка, – но ко мне Витька из восьмого дома подошёл и давай дразниться, я в него снегом бросил, а он в меня. В общем, когда всё закончилось, я оглянулся, а Пёс пропал. Звал, искал, а его нигде нет.

Накинув пуховик на плечи, я выбежала на улицу. Холод и темнота ударили по нервам. Я звала Пса, пока не сорвала голос, но в ответ всё равно ничего не услышала. Ни малейшего лая, ни воя ‒ ничего. Пёс исчез… Исчез как иголка в стоге сена.

Чувство вины раздирало меня на части. Я не ругала Андрюшку: Пёс никогда раньше так не делал, но не могла не ругать себя. Я должна была идти с ним сама, а не посылать одиннадцатилетнего мальчишку.

Не зная, что делать дальше, я позвонила Роману. Он выслушал меня спокойно и попросил не паниковать, а на завтра приехал с пачкой объявлений, в которых была напечатана фотография Пса, а под ней огромными буквами красовалась надпись: «Пропала собака…»

Как выяснилось позже, он уже разместил во всех имеющихся социальных сетях похожее объявление. Фотография не была новой и, приглядевшись, я заметила на загривке Пса наполовину срезанную руку Николая Андреевича.

– Повесь в магазине, в подъезде и на всех столбах. Пса многие в округе знают – должны откликнуться, – посоветовал Роман, но, как только я оделась, пошёл на расклейку вместе со мной.

Мы провозились около часа, и, чтобы хоть немного согреться, я позвала его выпить чаю. Мои руки больше не дрожали, и я не боялась разбить чашку, когда наливала кипяток и передавала ему сахарницу. Мысленно я молила Романа только об одном: «Не уходи, останься сегодня со мной. Пожалуйста, будь рядом». Но он, как и всякий обычный человек, не умел читать чужих мыслей, а потому в начале двенадцатого, коротко попрощавшись, покинул квартиру. Как я тогда думала, навсегда.

Следующие три дня ничего не менялось. Звонков не было, Пёс возвращаться не собирался. На аркане его тоже ко мне никто не вёл, и тогда, совсем отчаявшись, я решила съездить на могилу Николая Андреевича. Для чего именно я и сама, если честно, не понимала. Наверное, просто хотела покаяться. Хотела рассказать о том, что случилось, и попросить прощения. Свою речь я начала придумывать ещё в автобусе и. прислонившись головой к окну, прокручивала в голове одну-единственную фразу: «Простите… Простите, что не уберегла Пса…»

Пропустив нужную остановку, я выбежала из автобуса в самую последнюю секунду. Узкие двери прищемили подол моего пуховика, и мне пришлось хорошенько дёрнуть, чтобы освободить его из автобусного плена. На другой стороне дороги кто-то громко выругался. Приглядевшись, я заметила женщину в сером пуховом платке и чёрной мутоновой шубе до пола. Покрикивая, по-видимому, на своего сына лет семи-восьми она торговала искусственными цветами в самодельном открытом киоске. Приблизившись к ним вплотную, я купила две ромашки и четыре тюльпана. Я не знала, любил ли Николай Андреевич тюльпаны, но всем сердцем хотела сделать ему что-то приятное. Небо вокруг было серым и хмурым. Огромная туча висела как раз надо мной, и, если бы сейчас не стояла зима, я бы подумала, что она прольётся тропическим ливнем. Однако туча оказалась хитрее. Пропустив меня чуть вперёд, она рассыпалась хлопьями снега, не такого большого и не такого красивого, как в день моей поездки в пункт приёма помощи бездомным, но тоже вполне ощутимого.

Кладбище зимой чистили редко, поэтому мне повезло, что крест Николая Андреевича располагался близко к дороге. Могилы его жены и дочери находились чуть дальше и почти по центру ряда. Об этом на похоронах упоминала мать Романа и даже показывала на высокую толстую берёзу, которая должна была служить своеобразным ориентиром для навещающих.