Я тогда уже работал в «Комсомолке», и Витька читал мои статьи регулярно.

Очень редко он звонил и говорил какие-то слова о них. Но зато он был единственным, кто хоть иногда звонил, я его любил и за это. Но, к сожалению, своей любви тогда не осознавал.

Первый наш сын, Мишка, родился 9 октября, в день рождения моей мамы и Маши. Никто, естественно, ничего не подгадывал – за нас всех распорядился Господь.

В тот день, в тот час я играл с товарищами в футбол в Лужниках – хорошо было! Прохладно, азартно, по-моему, мы выигрывали, и мне было очень хорошо в день рождения двух самых близких мне людей – мамы и любимой. Мы ведь тогда не были расписаны, жили, что называется, в гражданском браке.

Отыграв и отпотев, со сладкой истомой во всех без исключения членах, я сел в машину и рванул в роддом, к жене. Понятно, что, отвезя ее рожать, я посещал ее каждый день.

Каково же было мое удивление, когда из окна высунулись ее подружки и сообщили, что муж уже приезжал и привез ей огромный букет роз. Его по местным правилам нельзя было передать через приемную, и потому они спустили веревку и подняли его в окно.

Да, когда я сегодня смотрю на своего старшего сына (вообще-то – среднего, потому что в первом браке у меня тоже сын – Костя), то всегда вспоминаю Витьку – он был первым.

Мало того, недели через две после рождения Миши он приехал к нам с классной ГДРовской коляской на мягком ходу и торжественно заявил: «Я обещаю, что отныне все колеса вашего сына – мои проблемы». Не скрою, мне очень понравилось это заявление.

И в третий раз Витька потряс меня своей заботой о моих близких. Как-то вернулся я из редакционной командировки, и Маша, живущая с сыном на даче, рассказала, что за эту неделю пару раз появлялся Витька на своем «серебристом чудовище». Заходил в калитку, выгружал из багажника какие-то продукты, приносил два ведра воды, спрашивал о проблемах и уезжал.

Два ведра воды! Те, кто знал Витьку, понимали, что эти два ведра для него – подвиг. Тут самая пора сказать о том, что мой друг Витька был болен. Неизлечимо. Он был просто обречен. Диагноз – рассеянный склероз. Знал ли об этом он сам, мне неизвестно. Тогда не было известно. Нести что-то весом больше пяти килограммов ему было нельзя. А тут – два ведра!.. Самое потрясающее, что я его об этом не просил, я просто сказал, что уезжаю в командировку. Это он уже сам вычислил, что Маша остается с ребенком одна на даче и, может быть, ей потребуется помощь. У вас есть такие друзья?

Дальше – больше: мне предстояла командировка в самый бандитский регион Союза – в киевское предместье Боярку. В редакцию пришло письмо, в котором сообщалось об убийстве молодого парня, отказавшегося пить спирт с коллегами по работе. Когда Витька узнал об этом, заявил безапелляционно: «Я поеду с тобой. У меня машина и пистолет».

Почему-то я не мог сказать тогда Маше, что в Боярку мы едем вдвоем. А... вспомнил – Витька взял с собой девочку, и мне казалось, что ее присутствие кладет тень и на меня. Я взял билет на поезд Москва – Киев, показал его Маше, она проводила меня на вокзал, к поезду, а потом я, когда она исчезла, из поезда этого вышел, нашел на стоянке «серебристое чудовище» Виктора, сел в него, и мы втроем рванули на колесах в Киев.

Прошло много лет, но никто и ничто не сможет заставить меня забыть те поздние морозные боярские вечера, когда я, один как перст, стоял на остановке автобуса, а кодла молодых ребят, по домам которых я только что прошел, расследуя убийство их товарища, пульсировала и клокотала буквально в двадцати метрах от меня, выслеживая, сопровождая от дома к дому, но не рискуя зацепить как следует – побить, убить: все-таки корреспондент, все-таки из Москвы, из «Комсомольской правды».