Мистер Каннингем рассмеялся. Он был служащим полицейского управления только в служебные часы.

– А как они будут другими, Том? – сказал он.

Тоном команды, изображая грубый провинциальный выговор, он рявкнул:

– Шисят-пятый, лови капусту!

Тут засмеялись все. Мистер Маккой, желая любым способом пролезть в разговор, сделал вид, будто он не знает, о чем речь. Мистер Каннингем объяснил:

– Дело тут как бы происходит – так рассказывают – в казармах, где вымуштровывают этих деревенских увальней, омадхаунов.[15] Сержант их строит в шеренгу у стены, и каждый держит в руках свою миску.

Он сопровождал рассказ комичными жестами.

– Время обеда, понимаете. На столе перед сержантом здоровый чан с капустой и здоровая ложка этак с лопату. Он на эту ложку берет кочан и пуляет через всю казарму, а эти сердяги должны стараться в миску поймать: Шисят-пятый, лови капусту!

Все опять засмеялись – но возмущение мистера Кернана не вполне улеглось. Он сказал, что надо бы написать письмо в газеты.

– А то эти йеху являются сюда, – развивал он, – и думают, что они могут нами командовать. Вам можно не объяснять, Мартин, что это за народ.

Мистер Каннингем согласился не целиком.

– Здесь как везде на свете, – отвечал он, – есть люди дурные, а есть хорошие.

– Да, есть и хорошие, я не спорю, – признал мистер Кернан.

– Лучше всего, это не иметь с ними дела, – сказал мистер Маккой. – Лично я так считаю!

В комнату вошла миссис Кернан. Она поставила на стол поднос со словами:

– Господа, прошу вас!

Мистер Пауэр поднялся, чтобы исполнить роль кравчего, и предложил ей свой стул. Она отказалась, говоря, что ей надо гладить там внизу, и, обменявшись знаками с мистером Каннингемом под прикрытием спины мистера Пауэра, пошла к двери. Супруг окликнул ее:

– Кисонька, а мне ничего?

– Ах, тебе! Тебе хорошую трепку! – был суровый ответ.

Супруг воскликнул ей вслед:

– Ничего муженьку-бедняжке!

Он состроил такую жалкую мину, что доставленный портер распределялся среди всеобщего веселья.

Господа пригубили по глотку, поставили стаканы на стол и сделали некоторую паузу.

Потом мистер Каннингем, обращаясь к мистеру Пауэру, как бы вскользь обронил:

– Так вы сказали, Джек, в четверг вечером?

– Да, в четверг, – сказал тот.

– Отлично, – быстро отвечал мистер Каннингем.

– Можно встретиться у Макаули, – сказал Маккой. – Самое удобное место.

– Только надо не поздно, – заметил озабоченно мистер Пауэр. – Там наверняка будет набито битком.

– Можно встретиться в полвосьмого, – сказал Маккой.

– Отлично! – произнес мистер Каннингем.

– У Макаули в полвосьмого, заметано!

Последовало непродолжительное молчание. Мистер Кернан выжидал, посвятят ли его в свои переговоры друзья. Потом спросил:

– А что это вентилируется?

– Да так, ничего, – сказал мистер Каннингем. – Договариваемся насчет небольшого дельца в четверг.

– В оперу собрались?

– Да нет, – произнес мистер Каннингем уклончиво, – тут такое дело… духовное.

– А-а, – сказал мистер Кернан.

Вновь последовало молчание, а потом мистер Пауэр напрямик рубанул:

– Да понимаешь, Том, сказать тебе честно, мы тут решили поговеть.

– Вот именно, – сказал мистер Каннингем. – Джек, и я, и Маккой, мы все решили как следует помыть горшки.

Он произнес эту метафору энергично и вместе с тем как-то по-домашнему и, ободрившись звуками собственного голоса, продолжал:

– Видите ли, ведь если начистоту, то все мы изрядная компания шельмецов, все и каждый. Вот именно, все и каждый, – добавил он ворчливо, но мягко, и повернулся к мистеру Пауэру. – Сознайтесь-ка!

– Сознаюсь, – отозвался тот.