– Единственное другое место, где я хотела бы оказаться вместе с тобой, – это горы над Ратконаном, – заявила как-то она. – И я мечтаю, чтобы такое осуществилось.
Но хотя придумать предлог для поездки в горы было возможно, Энн тем не менее не представляла, как бы такое могло случиться. Однако весной совершенно неожиданно подвернулась возможность.
В конце марта, после бесконечных просьб Мориса, Уолтер наконец согласился, чтобы его сын отправился к О’Бирну на месяц. Энн видела, что в последнее время муж чересчур занят делами. Иногда он выглядел слегка подавленным, хотя и уверял жену, что поводов к тревоге нет. И еще он похудел. Когда Энн заговорила об этом, Уолтер с грустной улыбкой отметил, что в его возрасте другого и ждать не приходится.
– Мой отец был точно таким же, – сказал он.
Энн не сочла это убедительной причиной, но промолчала. Уолтер также заставлял сына очень много работать, и потому Энн была приятно удивлена, когда он вдруг позволил Морису уехать.
Они с О’Бирном обсудили возможность Энн проводить Мориса и остаться в Ратконане на несколько дней, но в итоге решили, что это могло бы вызвать подозрения.
– Я совсем не хочу, чтобы ко мне снова явился Лоуренс, – заявила Энн.
Поэтому О’Бирн сам приехал за Морисом и отвез его в Ратконан.
– Мне не следует ездить в Дублин, пока юноша у меня, – сказал Бриан возлюбленной.
Однако за неделю до того, как Морис должен был вернуться домой, к Смитам прискакал один из пастухов О’Бирна с сообщением, что Морис сломал ногу и его отъезд из Ратконана придется отложить.
– Думаю, Уолтер, я должна поехать к нему! – заявила Энн, и муж не мог с ней не согласиться.
Взяв с собой конюха, Энн вместе с тем пастухом отправилась в Ратконан.
Приехав, она обнаружила, что ее сын пребывает в отличном настроении. Он, правда, стоял, держась за большую скамью в зале, а нога его была закована в лубки.
– Я как последний дурак поскользнулся на камне в горном ручье! – сообщил Морис матери. – Но я в порядке.
Однако О’Бирн был неумолим.
– Муиришу необходим полный покой еще неделю, – заявил он. – Я не хочу, чтобы он остался хромым.
Похоже, главная проблема состояла в том, чтобы удержать младших детей Бриана и не дать им виснуть на Морисе.
Наедине О’Бирн сказал Энн:
– Вообще-то, я не уверен, что нога сломана. Возможно, просто сильное растяжение. – Он усмехнулся. – Но я подумал, что это может быть поводом для твоего приезда.
Энн отослала конюха обратно в Дублин с докладом Уолтеру о состоянии сына. Оставшись в Ратконане, она включилась в местный распорядок жизни. Днем она могла сидеть с Морисом и читать ему или еще как-то развлекать сына. Вечером О’Бирн обычно играл с юношей в шахматы. А ночью Морис спал в кухне, где за ним присматривал повар, а его мать спала наверху, в гостевой комнате, в которую, когда все засыпали, О’Бирн мог потихоньку пробраться. Один раз, когда Энн высказала опасение, что их страсть производит слишком много шума, Бриан тихо засмеялся:
– Уверяю тебя, сквозь эти каменные стены никакой звук не просочится. Хоть лев тут рычи.
Днем Энн время от времени отправлялась на прогулку, чтобы размять ноги, но поскольку у О’Бирна имелось немало дел, она редко видела его. Однако на четвертый вечер Бриан сообщил ее сыну:
– Муириш, завтра мы переводим скот в горы. Жаль, что ты не можешь к нам присоединиться.
– А мне можно? – спросила Энн. – Я всегда хотела подняться на склоны.
О’Бирн с сомнением посмотрел на Мориса:
– Да, но мы должны быть уверены, что Муириш не будет двигаться.
Морис улыбнулся. Было ясно, что он относится к О’Бирну как к любимому дядюшке.