Лина сидела, глядя на проезжавшие мимо дома. Ближе к выезду из города двухэтажные красные и жёлтые каменные сменились зелёными, синими, но чаще просто серо-чёрными, из старых брёвен, избами. Сперва попадались высокие, по-северному срубленные на высоком подклете. Возле леса стояли приземистые, низкие. Такие, пожалуй, зимой заметало снегом не по окна, а по самые печные трубы.

Рука Энджи скользнула по груди под ключицей, пальцы будто искали что-то. Но не нашли. Я вспомнил, как она, задумавшись о чём-то, зажимала прядку волос и проводила кончиками по носу, забавно морщась. Теперь водить было нечем. Я протянул ей руку. Лина взяла её обеими ладонями, кивнув благодарно.

Неизвестно кто вёз всех нас неизвестно куда.

В город под названием Вытегра въезжали в полной темноте. Белые ночи, красота и легенда Русского Севера, закончились, темнело раньше. Мастер Николай, как оказалось, Речью владел – он и рассказал. Правда, что мысленно, что вслух, больше пяти слов подряд я от него не слышал. Поморы – народ обстоятельный, неболтливый. Его ответ на Алискины вопрос: «А белые ночи когда?» меня в этом убедил окончательно: «Всё». Ни звука, ни движения, ни эмоции лишних. Видимо, Север наш к энтропии не располагал.

Когда Лина, будто бы начавшая чуть приходить в себя, спросила про маршрут, ответ был сходный: «Вытегра». И когда она нашла в Алисином смартфоне две гостиницы с неплохими отзывами и предложила ехать в одну из них, лаконичность Мастера не подвела: «Чёрные». Больше с разговорами к однорукому из нас никто не лез. Но мне казалось, что они продолжали переговариваться с Сергием и Древом. Хорошо, когда есть возможность такого мультиканального общения. Её-то я и решил использовать, пока Патруль вперевалку полз по откровенно отвратительной гравийке.

– А про какую колыбель-реку, племени нашего исток, речь шла, когда Вяза в ясли везли? – обратился я к привычной уже точке на сфере Осины. Судя по однотонным узорам на ней, Древо было гораздо спокойнее, чем тогда, на Вазузе.

– А про воспитание и вежливость слыхал чего-нибудь? Лезет он, ишь ты, с вопросами, – отозвался Ося брюзгливо. Но мне снова почуялась фальшь.

– Ой ты гой еси, красно деревце, не вели казнить, – начал было я, но тут же был перебит.

– Не кривляйся, Страннику не к лицу. А река там так и называется: Искона. Знаешь слова «кон», «покон», «закон»?

– Знаю. А почему именно там? – осторожно, как сапёр, продолжал разговор я.

– Там Перводрево росло. Ну, одно из них, – уточнил Ося, заметив, как я дёрнулся, всем туловищем обернувшись к той точке, через которую была связь. – На плитах земных было по одному-двум родоначальным Деревам. Потом уж и мы понаросли. Из старших сейчас никого уж не осталось, – горечь его была слышна даже в Речи.

– Чёрные? – без нужды уточнил я, сразу пожалев, что не владею лаконичностью поморов. Те бы точно промолчали.

– Нет, синие! Ну что вот за ерунду-то спрашиваешь?!

– Прости, Осина, волнуюсь, вот и туплю, – честно ответил я, – с вами говорить – как из источника мудрости пить, да большими глотка́ми сразу. Трудно с непривычки.

– Ну так и нехрена в три горла́ хлебать-то, – буркнуло Древо.

– Потому и спешим, что не вечно мы, человечки, – задумчиво ответил я словами Шарукана.

– Это да… Кого-то небесным огнём, метеоритами пожгло, давно ещё. Очень давно, – задумчиво и неспешно начал Ося, – а остальных – да, чёрные. А то Древо Вальхией звалось. У вас, двуногих, только и памяти о нём осталось, что Дворец Убитых, Вальхол, у северян, да название ольхи теперь…