– Даже не знаю… – Юля вертела в руках листок бумаги, в пятый раз сворачивая-разворачивая многострадальный "самолетик". – Все равно это как-то…

– Декан даже глазом не повел, уж поверь! – разозлилась я, доставая из рюкзака бутерброд. – Ты представляешь, сколько Верстовскому лет? В его возрасте не до обнаженки! О вечности думать надо!

– Да вроде не так много ему… А правда, сколько? – девушка перестала издеваться над бумагой, скомкав ее и запустив в урну. Она задумчиво (и, как мне показалось, даже мечтательно) уставилась в потолок. – Тридцать восемь? Сорок?.. Сорок три?

– Не знаю и знать не хочу! – отрезала я. – И тебе думать об этом не советую. Попахивает извращением…

– Извращением? – рядом с нами материализовался Стасян, верный друг прогуливающего Ромы. – Что ты вчера натворила, Красовская? Почему Верстовский не пришел?

“Черная полоса” продолжалась. Только этого балбеса не хватало для полного счастья! И так настроение ни к черту, так еще самый раздражающий персонаж Ливера вдруг решил одарить меня своим вниманием. Хорошо, Рома ничего ему не рассказал. Постыдился или просто не успел?..

– Не твоего ума дело, – я царственно выпрямилась и откусила от бутерброда, хотя руки так и чесались отыграться на Стасе за мои неудачи. – Почему что-то обязательно должно было случиться?

– Ну, иначе его отец не вызывал бы тебя сейчас к себе…

Приготовленный мамой сандвич перестал казаться хоть сколько-нибудь вкусным. Кусок хлеба встал поперек горла, и если бы не своевременное вмешательство Юльки, отдубасившей меня по спине, лежала бы я, задохнувшись, поперек коридора.

– Меня вызывают в деканат? – утерев набежавшие на глаза слезы, переспросила я.

– Нет, конкретно к Вениамину Эдуардовичу.

Я приуныла. В деканате мне бывать приходилось: тамошние тетушки – очень милые и понимающие. А вот чтобы у самого декана… Бог как-то миловал до сих пор.

– Не пойду, – слабым голосом заявила я.

– Значит, совесть и правда нечистая! – обрадовался друг моего парня.

А, черт бы их всех побрал – Стасяна, декана, генетику, которая наградила их с Романом одинаковыми голосами... Мало того, что засыпаю и просыпаюсь с мыслями о ночном телефонном разговоре, так еще и днем никакого спасу!

– Думаешь, это из-за лифчика? – встревоженно спросила Юля, тоже забыв о перекусе. Стас к тому времени убрался восвояси, вдоволь напившись моим шоком, но так и не разведав причины того, почему я впала в немилость у сурового препода.

– Или из-за такси? – выдвинула спасительное предположение я. – Дорого, наверно, обошлось… Может, и правда не ходить, а?..

– Иди обязательно! – подруга замахала руками. – Иначе он решит, что ты не только распутная, но еще и безответственная…

– Ладно. Не поминай лихом. Наверно, не донесла какой-то документ, когда переводилась, только и всего.

Прозвенел звонок на пару, и коридоры Ливера быстро опустели. Стало довольно тихо. Будущие писатели, поэты, рецензенты, переводчики и прочие деятели пера скучковались в аудиториях, из-под закрытых дверей которых прорывался неясный ропот. Я направилась в сторону деканата, превозмогая волнение и нехороший стыд. Старая лестница встретила меня поскрипыванием ступеней и приятной прохладой широких лакированных перил, а в наземной галерее, соединяющей главный корпус с административной башней, брезжило теплое осеннее солнце – последний отчаянный привет, посылаемый уходящим летом. Золотые лучи заблудились в замкнутом помещении, отражаясь от стеклянных стен, и раз за разом ударяясь о них, нагрели воздух неотапливаемого коридора почти до курортной температуры.