У меня к горлу подступил ком.

Вдруг я заметила у нее странное выражение лица, как будто она хотела заплакать, но знала, что сейчас не время. Как будто она искала, куда можно спрятать боль, которую причиняли ей ее же слова.

Я не знала, что делать, не знала, что сказать, в какой момент прервать этот монолог.

– Д-думаю, вам уже сказали, что – ну! черт! – вы не первый психолог, который приходит сказать мне о том, что я и так уже знаю: что я умру. Были и другие, я помню как минимум шестерых. Большинство не продержалось и недели.

Она замолчала, и я решила воспользоваться этим моментом, чтобы наконец начать разговор:

– Почему?

– С не-не-некоторыми я отказалась общаться с с-с-самого начала: они все время говорили и говорили, я не хотела их перебивать.

Луна засмеялась:

– Ну, с одной вроде п-п-получилось наладить контакт. В первые дни казалось, что она искренне интересуется моими чувствами. Проблема возникла, когда она начала задавать вопросы.

– В чем же проблема, Луна? Наша работа как раз в том, чтобы задавать вопросы.

– Ей не нравились мои ответы.

Она снова неосознанно дернула плечами и почесала нос.

Я заметила выражение боли на ее лице.

– Этого не может быть, Луна. Мы, психологи, привыкли ко всем видам ответов, к любым реакциям. Это наша работа.

– Не все психологи г-г-готовы ко всем видам ответов, уверяю вас.

Мы обе замолчали. Она снова почесала нос и дернула плечами. Снова это выражение боли на лице.

Она слегка пошатнулась.

– Что ж, – я решилась прервать повисшее молчание, улыбаясь и стараясь не акцентировать внимание на том, что вижу, – значит, меня ждут непростые времена.

– Нет, думаю, что с вами б-б-будет по-другому.

– Почему? – спросила я удивленно.

– Потому что у нас с вами есть кое-что общее.

– Что же это? – снова спросила я, ожидая какой-нибудь совершенно невинный ответ. Но все получилось с точностью до наоборот. Именно тогда я поняла, что должна быть осторожнее с вопросами, которые я задаю этой девочке.

– Мы с вами пережили одинаковую боль, – сказала она, глядя мне в глаза. – Днем ее не так заметно, но к-к-каждую ночь она обязательно приходит навестить нас. Это боль утраты. Она никогда не проходит, потому что заменяет собой человека, который ушел.

Бумаги, которые я все еще держала в руках, упали на пол. Я застыла, пристально глядя на нее, не смея отвести взгляд, не смея даже моргнуть. Я думала, что если не буду моргать, то смогу скрыть слезы, подступившие к глазам.

Я медленно наклонилась, чтобы собрать бумаги. И там, скрывшись от ее взгляда, я позволила слезам и боли вырваться наружу.

Откуда эта девочка могла знать обо мне такое?

Черная, почти новая машина среднего размера едет по дороге, на которой, по крайней мере на данный момент, нет виноватых. Мать и сын возвращаются домой. Обычно их путь занимает всего полчаса. Пока по той же радиостанции, что и всегда, крутится одна и та же музыка, мать размышляет, как вместить в сегодняшнее расписание троих своих пациентов, бассейн ребенка и поход в супермаркет.

Ребенок, оставшись за рамками этой жизненной головоломки, сидит на заднем сиденье, любуясь пейзажем. Ему всегда нравилось наблюдать за тем, как за окном на полной скорости проносятся дома и деревья. Особенно он любит ездить на машине в дождливую погоду, потому что тогда он может рисовать прямо на окне, повторяя пальцами путь капель, стекающих по стеклу. Но сегодня дождя нет, светит солнце, видимость хорошая, так что даже погода не поможет смягчить ситуацию.

В тридцати километрах отсюда по встречной полосе едет другая машина, красная, чуть побольше и не такая новая, а ее скорость гораздо больше разрешенной.