Мне казалось, эти записи отрывочны и разрозненны, однако, перечитывая, вижу, что трудилась прилежно. В моем блокноте еще множество других помет – говорю же, здесь я привожу лишь образчик. Интерес к Одалии сам по себе вполне естествен, даже если мои методы наблюдения кажутся излишне пристальными. С самого начала Одалия пустила в ход свое очарование, а она умеет располагать к себе, когда ей это нужно. Легко было впасть в заблуждение и принять Одалию за личность дружелюбную, даже, можно сказать, искреннюю. Но в те первые недели я сделала небольшое открытие: если внимательно присмотреться, раскрыть глаза (как мне это привычно), можно догадаться, что Одалия, при всем своем очаровании, к людям относится прохладно. Когда кто-нибудь приближался к ее столу, едва заметное, но улавливаемое напряжение стягивало уголки ее рта – и тут же она широко ухмылялась, растягивала улыбку по лицу с небрежной, рассеянной легкостью, будто масло ровным слоем намазывала на тост.

А всех, конечно же, так и тянуло с ней поговорить. Если же не удавалось поговорить с ней, довольствовались разговорами о ней. Сплетня возникла однажды во время обеда, когда мы толпой окружили тележку перед участком, взяли русские пироги, завернутые в газету, бумажные стаканчики с водянистым кофе и завели разговор – и никак уже не могли из него выйти, день изо дня так и ходили по кругу.

– Я слыхал, она ездила с парнем в Калифорнию, он ей показал удар правой, как у Джека Делейни.[6] Она обобрала его и удрала.

– Я слыхала, она снималась раз в кино. Плясала на столе вместе с Кларой Боу.[7]

– Уилл Хейс[8] вонзил свои когти и добился запрета. Дескать, для публичного показа чересчур пикантно. Недостаточно пристойно, понимаете?

– Как удобно.

– На что это ты намекаешь?

– Ничего, просто говорю: поверю, когда картину увижу.

– А я говорю: чего слыхал, то и слыхал.

– Не всему верь, что слыхал. По мне, она шикарная девчонка.

– Соглашусь. Шик у нее есть.

– Ну не знаю, а мне говорили, ее парень – гангстер. Ага, и вот откуда у нее эти блестяшки – от пахана. Банда ее внедрила в полицию, обычное дело.

– Легче! – восклицал обычно какой-нибудь доброжелатель, взявший на себя роль Голоса Разума. – Это не забава – вы по неосторожности запятнаете репутацию девушки.

– Я ж не утверждаю, что это по правде. Говорю, что слыхал.

Так оно почти всегда и шло. Включалась пластинка, и разговор гудел неумолчным хором на заднем плане и никак не желал – не мог – уняться. Кто пустил слухи, так и не выяснилось, зато все беззастенчиво их пересказывали. Видимо, большинству из нас в участке поднадоели пьяницы, насильники и бутлегеры. Одалия сделалась единственным источником развлечения, и сочинители сплетен (в основном Грейбен, Мари и Харли) дали волю романтическому воображению и превратили Одалию в героиню последних газетных сенсаций. Клара Боу, Уильям Хейс – все это было чересчур недавно. Тут как с отцовством младшенького отпрыска Дотти – хронологические нестыковки подрывали доверие к подобным гипотезам.

Даже если Одалия догадывалась о бурливших вокруг сплетнях, виду она не подавала. Включала и выключала свое обаяние, словно электрический ток, и на силе заряда слухи никак не отражались. Но при неисчерпаемом запасе шарма, который у нее всегда имелся наготове, как ни странно, Одалия вовсе не была открытой книгой и ни с кем по-настоящему не сближалась. Во всяком случае, на тот момент из моих наблюдений напрашивался такой вывод.