Помню, как в голове тогда скользнула идея сбежать - просто смыться подальше от проблемы. Я представил, как бегу в степь через кустарники, добираюсь до забора, проскальзываю через щель и даю деру в сторону города. На армейском жаргоне это называлось “уехать в СОЧИ” или осуществить Самовольное Оставление ЧастИ, а солдат, отправившийся в СОЧИ назывался “СОЧНИК”, что ложилось унизительным ярлыком до конца службы, помимо очевидных последствий вроде заключения под стражу и отправление в штрафной батальон.

Ну уж нет, подумал я тогда, я не позволю себе - образованному и взрослому человеку, заниматься подобной ерундой. Так что я нашел свои тестикулы и заставил себя повернуть обратно в казарму, где бы достойно встретил вызов судьбы.

Но тут мое внимание привлек неровный край ступеньки крыльца - с правой стороны торчал небольшой отросток цветом темнее, чем у остальных половиц. Я все сразу понял. Расплывшись в улыбке, я вытащил пропавший “кантик”, спрятанный в щели под доской.

Продолжая победоносно улыбаться, я забежал в казарму, дежа перед собой пропажу, будто олимпийский факел. Однако оказавшись в помещении, я ощутил, что за время моего отсутствия обстановка в помещении кардинально изменилась.

Парни все также висели в стойке на руках и никто не обратил внимания на мое возвращение. Взоры были направлены на Мажора и Сержанта. Мажор же был на ногах. Он с каменным выражением лица стоял над лежащим перед ним Сержантом, чье длинное и нескладное тело распласталось перед ним на полу и судорожно шевелилось конечностями, делая его похожим на краба, который пятится в укрытие перебирая щупальцами. Лицо Сержанта дергалось от страха и растерянности, а под глазом наливался жирный синяк.

“Опоздал”, - подумал я тогда, ощущая как воздух в казарме будто искрит от электричества, презнаменовывая последствия произошедшего.

6. Плац

Последствия не заставили себя ждать. Больше четырех часов подряд, до самого ужина, Сержант гонял нас по плацу. Солнце еще палило, а мы накручивали круги: бегали трусцой, шагали строевым шагом, хрипели гимн и ползали “крокодильчиком” под команды Сержанта, который сгорбившись сидел на принесенном из казармы стуле в тени дерева и курил сигарету за сигаретой.

Никто из нас не смел высказать Мажору и слова упрека. Мы приняли наказание за должное. Как и Сержанту, он был нам не по зубам. Обстоятельства были понятны без слов. Сержант проиграл - он что-то промямлил тогда угрожающее в адрес Мажора, ползая по полу и ощупывая опухший глаз, вроде того, что убил бы, если бы не запрет бить “призраков”, но это было неубедительно. Он струсил у нас на глазах и был публично опозорен.

Вскоре я перестал чувствовать боль в мышцах. Сознание будто выпорхнуло из телесной оболочки и зависло в воздухе. Пока мое тело бежало, шагало и ползло, сознание наблюдало за округой, пропитанной приближающимися сумерками: за жирным желтком солнца, ползущего к горизонту, за колышущимися волнами травы, за исполинскими тополями вдали и за сосредоточенными, мокрыми от пота лицами парней.

Но потом стало хуже. Опять, как в прошлый раз на холме. Воздух сгустился, сияние солнца помутнело, шелест травы затих и запахло полынью. Движения моего тела замедлялись и я вновь принялась проваливался в кошмар, ожидая услышать нарастающий металлический скрежет.

Но большая проблема оказалась в том, что внешность окружавших меня парней изменилась. Кореец вдруг выглядел будто оживший мертвец: бледный, с немигающим взглядом тусклых, будто подернутых катарактой глаз. Его форма была изорвана в клочья, на правом бедре виднелась рваная рана, обнажая кость, а правая стопа вывернулась и волочилась по асфальту. Витек бежал на босу ногу, размахивая культями, оставшимися от рук. Впереди - Пингвин, Расик и Мажор - также босые. На спине Пингвина зияла огромная дыра. Расик был почти голый, одетый лишь в синие армейские трусы, его кожа была сплошь покрыта чем-то черным и лоснящимся, а пальцев на руках не доставало. Между ними бежал Мажор. Все его конечности были на месте, как и была нетронута форма. Все бы ничего, но недоставало головы! Что, впрочем, не мешало парню держать строй.