Школа и сад стоили очень приличных денег. Ивген мог бы приплыть на родину состоятельным человеком, купить там дом и открыть своё дело. Моя непонятная беременность оскорбила его, и я осталась одна. Жалею ли я сейчас об этом? Ничуть. Тогда откуда эта неприязнь к дочери? Только ли потому, что она — фэйри? А может, я просто ей завидую? Красоте, молодости, талантам? Я никогда не научусь танцевать, как она, петь, как она, играть на музыкальных инструментах. Да у меня вообще слуха нет! И красоты такой нет…

И все же я ее люблю, просто любовь у меня такая вот странная. Я забыла, что матери обнимают своих детей. Забыла, что они сидят у постелек, когда их чадо болеет. С младенчества матушка Ши делала это за меня, пока я вела уроки и училась управляться с домом и садом. А потом, когда дела пошли в гору и я смогла нанять несколько учителей, стало поздно. Мэйгут выросла и больше не нуждалась в объятиях.

Не сказать, чтобы я об этом переживала раньше. Моя задача была почти выполнена: я принесла ребенка в этот мир, я обеспечила ей успешное будущее без нужды, у нее всегда будет кусок хлеба, причем на золотой тарелке — разве этого мало? Любовь? Она же фэйри. Ей не нужна любовь.

Мэй с самого рождения была холодна и спокойна. Не закатывала истерик, не плакала, не лезла обниматься, как Тайхан, тот-то вообще с рук не слезал. Дочь была совершенно беспроблемным ребенком, я порой даже забывала, что она совсем малютка, и общалась с ней, как со взрослой. Разговаривала, что-то рассказывала, порой даже советовалась. Это у Тая было полно всяких мальчишечьих забав, это Таю покупались игрушки, которые он, прочем, молниеносно ломал, а Мэйгут часами могла сидеть в траве, внимательно разглядывая бабочек или муравьев, а потом, тихо напевая, играть куколками из одуванчиков. Длинную мясистую ножку этого весеннего желтого цветка можно разделить на полоски, которые потом окунуть в воду — и получатся “кудри”. Вставить палочку в цветок — это ноги. Желтое соцветие — платье. И куколок таких можно сделать сколько угодно, а под кустом из щепочек и лопухов построить им настоящий дом.

Честно говоря, это я ее научила. В интернате у нас не было игрушек, откуда? Только книги, бумага, карандаши, тушь, занятия… Мы играли как умели. В Ранолевсе, на севере, где я выросла, недолгая весна. Одуванчики там цветут всего недели три и обычно безжалостно вырываются, как сорняки. Да и много ли у нас было времени для игр?

Памятуя о своем детстве, не всегда безоблачном, я стремилась к тому, чтобы дочь ни в чем не нуждалась… забывая, вернее, упорно игнорируя тот факт, что больше всего ребёнку нужны не наряды, яркие краски или зонтики от солнца, а внимание и объятия матери.

Только сейчас я начала понимать, что наделала. Я сама вырастила из неё монстра, фэйри. Видела в ней своего мучителя и не могла перешагнуть через отвращение и страх. И наказывала ее вместо него: раз уж он — обольститель, вот пусть и обольщает. Пусть этим постыдным делом живет, пусть наслаждается и помнит о своей грешной сути всегда.

А чего хочет сама Мэй?

Меня все больше мучила совесть, в голову лезли навязчивые мысли. Откуда они взялись? Последние пятнадцать лет я жила, ни разу не усомнившись ни в чем. Все мои решения были правильны, все поступки благи. Не было ни слёз, ни смеха, ни горя, ни радости, ни болезни, ни каких-то прочих переживаний, только ледяное спокойствие и абсолютная тишина внутри. Из равновесия меня удавалось вывести только озорнику Тайхану, наверное, именно поэтому я его больше всех в мире и любила. Не как сына, а, скорее, как младшего брата.