Веста снисходительно покачала головой, уперев мясистые кулаки в столик.

– Знаешь… раньше богатым считался человек, в котором много от Бога, – сказала она. – А те, у которых толстые кошельки, – просто коллекционеры. Но я не об этом. Я как раз о материальном достатке. Ведь после смерти Сережи я унаследовала все его имущество.

– В самом деле? – глупо спросил Павел, чувствуя, что его горло мгновенно пересохло. Он сделал глоток шампанского, с неприязнью отметив, как дрожат пальцы.

– В самом деле. И оно не ограничивается этой яхтой и скромным бунгало в Хантли, – ответила Веста. Она говорила с некоторым усилием, словно вытягивала каждое слово, как глубоко засевшую занозу.

– У Сережи есть дом в Испании. Кроме той четырехкомнатной квартиры, в которой живем мы с тобой, в Москве у него осталось еще две элитные «трешки», а в нескольких километрах от МКАД – трехэтажный особняк, – продолжила она. – Ты спросишь, как это все обслуживается? Ведь только на оплату коммунальных услуг всей недвижимости уходит порядка ста тысяч в месяц. Так, к слову – работая воспитателем в детском саду, в месяц я получаю тридцать две тысячи… Так вот, у Сережи были серьезные накопления в банках. Он получал хорошие гонорары за свои выступления, но всю жизнь был аскетом. Фактически, за счет этих процентов я погашаю все издержки, связанные с содержанием квартир и коттеджа. Хватает и на яхту. Есть люди, которые хорошо знали Сергея, и я доверила им ведение всех финансовых дел…

Их взгляды пересеклись.

– Знаешь, о какой сумме идет речь, Пася? – тихо спросила она.

Павел отрицательно помотал головой, стараясь выглядеть как можно безразличней.

– После смерти Сережи на его счетах осталось почти полмиллиона долларов, – спокойным тоном сообщила Веста, словно речь шла о содранной заусенце на пальце.

У него перехватило дыхание.

– Сколько?

– Если точно, четыреста девяносто восемь тысяч с копейками, – уточнила Веста. Помедлив, она снова спросила:

– Полагаю, у тебя сразу возник еще один вопрос? Мол, почему сестра известного композитора симфонического оркестра живет как монашка или затворница, одеваясь в простенькие платья и дешевые туфли? Почему не бросит работу в детском саду? Почему не обвешается золотом, не обзаведется молодым любовником, не путешествует по всему миру?

– Да, – хрипловато произнес Павел. – Именно это и пришло мне в голову. Я, если честно, в шоке… Почему?!

Веста глубоко вздохнула.

– Потому что я не получаю удовольствия от траты денег. До встречи с тобой я была одинока, и у меня не было желания путешествовать одной. К тряпкам и побрякушкам я равнодуша. А что касается работы… Я безумно люблю детей. Я люблю слышать их звонкий смех, люблю возиться с ними, играть в разные игры и рассказывать им истории…

Она подняла голову, в упор разглядывая Павла, который застыл истуканом, продолжая держать в подрагивающей руке наполовину опустошенный фужер.

– И я хочу, чтобы у нас был ребенок, Пася, – прошептала Веста. – Да, я уже далеко не девочка, мне сорок четыре. Но ведь бывали случаи, когда женщины рожали и в более позднем возрасте! Пася!

– О Господи… – пробормотал Павел, делая неуверенный шаг к жене.

Коровьи глаза, поблескивая, обволакивали его, затягивали, как в зыбкую трясину.

– Ты не обиделся? Что я не сказала тебе об этом раньше?

Он нерешительно положил свои ладони на необъятную талию супруги, и на мгновенье в его воображении возник громадный мешок из полиэтилена, доверху набитый теплой требухой. В голове, кроша черепную коробку, отбойным молотком долбилась одна-единственная мысль: