Проковылял к холодильнику, достал виски.

– После тебя, драгоценная моя, нужно все спиртом и хлоркой обрабатывать, – заявил он, распечатывая бутылку «Jim Beam». – Откуда я знаю, чем ты болеешь? Вдруг ты заразная? Не хотелось бы после твоего укуса подхватить бешенство или еще какой-нибудь триппер.

Плеснув на кровоточащий палец виски, Павел яростно скрипнул зубами, сдерживая рвущийся наружу вопль. Обернул салфеткой мизинец, после чего дотащился до дивана и без сил плюхнулся на него.

– Я буду следить за тобой, моя милая, – предупредил он, глядя на обвисшие груди Весты, которые свесились по сторонам тяжелыми мешками. Тошно вспомнить, а ведь еще вчера вечером ему приходилось целовать это вымя, делая вид, что он получает от этого удовольствие!

– Буду следить, – повторил Павел. Нож, которым он кромсал простыню, мужчина положил у изголовья.

Веки становились тяжелее, глаза слипались, голова склонилась на грудь. Спустя несколько минут он крепко спал.

Где-то в углу, в самых недрах клейкой темноты послышался едва различимый царапающий звук, словно кто-то ногтями скреб по стене.

«Мыши. Или крысы», – сонно подумал Павел, разлепляя веки. Тьма пахла металлическим привкусом, застывающей кровью, коньяком и кислым потом Весты. А еще в окружавшей мужчину угольной пелене угадывался приторный запах тревоги, перерастающей в страх.

Он сел, кашлянув. Подозрительный шорох больше не повторялся, в каюте было тихо, как в заколоченном гробу.

«Интересно, почему не светит луна? – зачем-то подумал Павел. – Почему так темно?!»

«Веста», – колыхнулось в набухшей свинцом голове.

При мысле о связанной жене, лежащей где-то в паре метрах от него, остатки сна растворились, как обрывки тумана под сильным порывом ветра. Словно ужаленный, Павел подскочил на месте.

Нагнувшись, он нащупал пальцами нож.

– Веста?! – тихо произнес он.

Тьма молчала, украдкой наблюдая за ним.

Шаркая и спотыкаясь, Павел двинулся к выходу – он помнил, что там был выключатель.

Клац.

Он прищурился, оглядываясь по сторонам. Шмыгнул носом, моргнул, потер глаза.

«Нет».

Пальцы помимо его воли стиснули рукоятку ножа так, что заныли суставы.

Весты в каюте не было.

В застывшей луже крови лежали бутылочные осколки и заляпанные кровью обрывки простыни, которой она была связана. Сама же Веста исчезла.

– Этого не может быть, – пробормотал Павел. Ноги сделались ватными, и он прислонился к стене, боясь, что попросту сползет на пол. – Не может… этого… быть.

За окном что-то отчетливо грохнуло, будто кто-то уронил тяжелый предмет, и взгляд Павла устремился в иллюминатор.

– Как ты выбралась, жирная засранка? – чуть слышно промолвил он, чувствуя, как страх мириадами ледяных игл проникает под кожу, заставляя деревенеть тело. Он с трудом сделал два шага вперед. – Как?!

Оказавшись у иллюминатора, Павел осторожно приблизил лицо к стеклу. Снаружи чернела глубокая безлунная ночь.

«Я не буду искать ее сейчас, – решил он. – Она хоть и ранена, все равно может быть опасной»

Да.

Именно так. Он закроет дверь, придвинув к ней стол, и сядет на диван, держа в руке нож. И в этот раз он не уснет.

– Пася, – прошептали сзади, и он едва не обмочился от ужаса.

Сильные руки вцепились в его плечи, развернув на сто восемьдесят градусов.

Веста ухмылялась, разбитое лицо, покрытое бурой коркой заиндевевшей крови, смахивало на маску смерти.

– Доброе утро, Пася, – ощерилась она в ухмылке. Стальные пальцы впились в кожу мужчины, и он закричал, роняя нож.

– Ты умеешь хранить тайны, Пася? – хрипло спросила Веста. Она прижала Павла к стенке, словно он был тряпичной куклой, приблизив к нему свое изуродованное лицо. – Умеешь? Пришло время!