– Я не умею с тестом, – поторопилась отказаться Мэй. Месить тесто, вместо того чтобы летать? Лучше и не придумаешь…

– Да шо там уметь? – удивилась Нгака. – Я покажу. Это просто.

– Что же тогда буду делать я? – улыбнулась мать семейства, которая до сих пор только поглядывала на всех и помалкивала.

– А ты сможешь дошить мне новую рубашку! – тут же пояснил ей Ник. – Ты же обещала. Вечером праздник, я должен быть в обновке. У Жака уже есть, у Нгаки есть…

– Я сделаю новые рубашки и тебе, и Мэй. Вы должны быть красивыми сегодня вечером, – тут же согласилась мать.

– Так разве вечером что-то будет? Буря ведь, – напомнила Мэй и взялась за лямку рюкзака.

– Буря утихнет к вечеру, – с видом знатока пояснил Ник. – Такие бури не длятся долго. Это предвестник Затмения, Светило к обеду станет темным и не даст своих лучей. Драконы будут летать осторожно и медленно, земля заполнится новым песком. И начнется новый год. Вечером все утихнет, встанет ясный Буймиш и мы споем ритуальные песни.

– Да, мы споем ритуальные песни, – подхватила мать, – и воздадим славу Настоящей Матери. Мужчины выберут невест, а завтра мы опустим драконьи яйца в озеро Живого металла. Те, у кого есть драконьи яйца.

– Жизнь продолжится снова, – закончила Нгака.

Отец улыбнулся и произнес:

– Звучит очень красиво.

– А выглядит еще лучше, – заверил его Жак и выставил пятерню.

– У нас есть лека, – вдруг вспомнила Мэй, – он может поиграть с девочками. Он послушный робот.

Она тряхнула рюкзак, выудила блестящий шар и вдруг почувствовала, как нахлынули воспоминания о недавней ночи. Руки Люка, державшие яйцо дракона, его черные глаза, оказавшиеся вдруг так близко, его хриплый голос…

Оказывается, все это время драконья плата была в ее рюкзаке. И она не знала этого и не чувствовала. Зато знал Люк и был спокоен. Он доверяет ей? Уверен в ее храбрости и ловкости?

Одно Мэй знала точно: теперь их с Люком связывали слишком тесные связи. Слишком прочные и слишком важные. И порвать их будет очень и очень непросто…

Отцовский суп удался на славу. Он пах приправами, нишуи – у отца оказалась небольшая баночка с круглыми маленькими стручками в собственном соку – и мясом. И он был таким густым, таким наваристым, что просто пальчики оближешь.

Мать семейства тут же принялась расспрашивать о рецепте, Нгака оторвалась от шитья и заглядывала в большой казанок. И неугомонный Жак, оставив на время леку, подскочил к каменной печке, сунул нос в казан и выдал:

– Еда – то, шо надо. Где моя миска? Я уже хочу лопать! Еника, мать семейства, откинула крышку сундука, стоявшего около низкого каменного столика, и вот появились глиняные миски, чашки, палочки. Мэй усмехнулась: конечно, тут нет ложек! Всадники едят острыми палочками – просто накалывают мясо и отправляют в рот. Или вовсе руками.

Но Еника уже распорядилась, чтобы суп наливали в мелкие чашки, из которых обычно пили кинель. Тогда можно будет пить через край, как они пьют свой кислый напиток. Тоже дело, чего там. Была бы еда, а как ее лопать – всегда придумают.

Мэй подумала, что выражается уже точь-в-точь как младшие мальчишки, улыбнулась и принялась убирать волосы в косу.

Совсем скоро все сидели на мягких шкурках за овальным каменным столом и дули на горячий суп. За стенами шатра неистово шумел ветер, шелестел песок, и казалось, что в пустыне орудует стадо больших, свирепых ящеров – так все ходило ходуном, бесчинствовало, тряслось и шаталось.

А тут, в палатке, было хорошо и уютно. Было тепло, сытно и весело. Опять все болтали, младшая лезла руками в суп, вторая младшая требовала лепешек и заверяла, что «вот это жидкое есть не станет». Жак не отставал от леки, пытаясь заставить его подпрыгивать. Нгака рассказывала о своей нарядной одежде, предназначенной для праздника, и обещала показать бусы. Отец о чем-то негромко переговаривался с Еникой. И Мэй ловила себя на мысли, что ей хорошо. Очень хорошо.