– А им это надо?

– Там, куда я упаду – будет надо. Весенний ветер ничего не делает просто так, у него все дуновения расписаны заранее.

Капли продолжали капать, и капать. И что-то говорили, но все тише, и тише. Кто-то постепенно убавлял громкость.

* * *

Альбина напряглась, стараясь расслышать что дальше, но голоса, став еще глуше, ушли, словно в трубу. Потрясла головой, ещё, надеясь всё вернуть, но тщетно. Капли скрывал шуршащий туман, укутывающий в колючее серое облако. Оно все разрасталось, становясь темнее, темнее. Всё стало вдруг таким чёрным, словно опомнившийся факир, поняв, что показывал совсем не тот фокус, с остервенением, взмахнув атласной чёрной мантией, скрыл всё происходящее, исчезнув вместе с ним же и сам.

– Эй, эй, не тряси так шеей, не кобыла. Затекло все, да. Посиди пару минут спокойно.

Альбина, привыкнув к полутьме, разглядела Артура, сидящего в длинной тени от сосны, недалеко на пеньке. Веревок нигде не было.

– Раз десять пожалел, что не курю. Ей богу, засмолил бы пачку, пока ждал. Сразу ведь понял – придурошная. Так нет же, уговорила.

Артур сплюнул, и достав из кармана ватника коричневую палку, откусил от неё.

– Пойдем, ночь уже. От моей избы сама пойдешь.

Достав мешок из-за пня, перемахнул его на левое плечо и тяжело пошел по хрусткому снегу, продолжая грызть палку. Альбина, попытавшись встать, поняла что ноги и руки онемели и саднят. Подтянув вверх рукав пальто, увидела вдавленные следы от веревки по обоим запястьям, местами ставшие багровыми.

– Ты не спеши так, Артур, не поспею.

Ответом был скрип удаляющихся шагов. Покачиваясь, и подобрав юбку, ринулась следом.

– Ты ешь палки? – Пока догоняла его, казалось, что дышит не носом, а паровой трубой.

Артур молча засунул руку в карман, ища что-то.

– На. Грызи тоже.

На его широкой ладони лежало что-то коричневое. Альбина боязливо взяла.

– Корица это. Бери. Только не приходи больше ко мне.

– Почему?

Артур, на минуту резко остановившись, выдохнул так, словно переполненный дымом шар резко проткнули с разных сторон.

Тяжелые шаги возобновились.

– Почему? – Альбина не унималась.

– Я тебя пальцем не тронул, чтоб ты знала. Дорогу к дому моему забудь. А то до греха доведешь, капканов понаставлю.

– Я думала, до другого греха. – Альбина сдавленно хихикнула. – А ты – капканы. Эх. Мне очень надо к тебе. Ты меня оживил. Ко мне истории стали возвращаться, понимаешь? Мои сказки. Их не было год. Я не знала, как жить дальше без них, поэтому сюда и приехала. Чтоб сбежать. От всех, от себя. А не сбегается ведь. Так тут еще и тоска свинцовая. А выхода не было, никак. А тут – ты… Я уже думала мне ничего не поможет. Вся эта ровная серость везде, во всем, внутри. Пусто давно внутри. А тебя почувствовала. Что надо к тебе.

– Слышь, хватит. Уймись. Пришли мы. Тебе прямо, дойдешь сама. В один конец, навсегда.

– Можно приду завтра, или послезавтра?

– Нет сказал. Довольно. А то и себя и меня погубишь. Другие бабы ко мне за другим приходят. И им хорошо, и мне. А с тебя какой толк?

– Ну, попробуй со мной, как с ними.

Артур, перестав блуждать взглядом по темным деревьям, вдруг отошел на три шага назад, и откинув мешок в сторону, застыл. Потусторонний бездонный взгляд, словно из ледяной проруби, начал неспешный ход от кончиков её сапог, выше, к коленям, к бедрам, к груди, о существовании которой в этом бесформенном пальто никак нельзя было догадаться, к губам, задержавшись чуть дольше, выше, финишируя на каштановых волосах, в свете луны отливающих серым. Альбина отчаянно жалела, что в эти минуты на ней нет золотистых туфель на двенадцати сантиметровых шпильках и её любимого бежевого платья для выхода в театр, с глубоким декольте и всасывающим её фигуру так, словно это вторая кожа. Колготки в катышек и балахон явно не могли быть убедительны.