Лист, загодя вставленный в печатную машинку, еще месяц назад, тревожно колыхнулся. Холодный мартовский ветер, ворвавшись в окно вместе с вернувшейся от белладонны фантазией, принёс зелёного носорога, аккуратно посадив его на клавишу с буквой «н». Рождалась история. Альбина, проявляя последние капли бдительности перед спуском с водопада в пучину, успела завести будильник.

Утром пришло самое страшное похмелье в её жизни. Всю ночь стучала по клавишам. Всю ночь, ссорясь, топча друг друга, ругаясь за очередность, к ней шли, бежали, и летели весенние капли, которые хотели поскорей выгнать снег из мартовского леса, вечно голодные бобры, объявившие зайцам войну за съеденные морковки, серые тучи, решившие навсегда вытеснить белые облака с небосвода. Заснула, уронив голову на стол, уже с рассветом.

Треск будильника вернул в холод, мрак и скрипящие половицы. Голову разламывало. Вместе с болью и тошнотой само собой пришло решение: «Больше к нему не пойду. Ни за что».

Уроки начинались через час. Шум воды в чайнике вызывал зубную боль, а хлеб оказался засохшим и замороженным от распахнутого всю ночь окна. Опаздывая и накидывая уже на бегу пальто, вдруг сморщилась. Противно. Как же противно его теперь надевать. Пальто, отобравшее последнюю надежду на признание её как женщины. Пальто, превратившее её упругое тело в бесформенную массу в его глазах. Или не только пальто.

Уже перед дверью в школу вдруг пришла мысль.

«Сказки. А ведь теперь они у меня есть. И если я, сегодня или завтра, их просмотрю отправлю почтой редактору – может, у меня будет шанс вновь вести колонку? И меня опять возьмут на работу? И я уеду отсюда. От этого борова – тоже». Альбина скривилась, словно наступила на гусеницу. «Я вернусь за Настей, и мы сможем переехать уже куда я хочу, а не куда покажет газета с объявлениями о работе. Точно. После уроков – все просмотрю, и надо успеть отправить до закрытия почты».

В класс Альбина Сергеевна вошла уже заметно повеселевшей, с румянцем на щеках и надеждой на будущее. Дети, как и обычно, откликаясь на настроение учительницы – сегодня были оживлены и руки тянули наперебой даже те, кто к уроку готов не был.

К вечеру, спустя час просмотра, кипа исписанных листков со сказками с остервенением была отброшена в сторону печатной машинки.

– Что это вообще? – Альбина почти криком обратилась к виновнице недоразумения, удивлённо смотрящей на неё черными клавишами. – Почему ночью всё это было другим? Где все эти цвета, волны, повороты, которые описывала ночью? Где?

Давящая тишина дала ответ за всех. Буквы на листках были плоскими, а герои – хоть и живые, но банальные. Печатная машинка, затихнув ещё больше, показала, что стойко снесёт все обвинения и дальше. Зато «Девушка из Мадрида», совсем глухо, но зазвучала, усиливая злость.