Как говорится, ну извините. Мы не специальненько. Хотя это весело, однозначно.

Примерно на двадцатом повороте пыльного тёмного коридора меня накрыла вторая волна паники. На бедном якоре живого места, наверное, уже не было, дурацкое «у и уаа» закольцевалось похлеще попыток спасти тётю, и больше не веселило. В звук начал вплетаться скрип несмазанных петель. Коридор наполнился серым туманом.

Да Заррх меня разорви! И как мне теперь вытащить этот якорь из этой мути?!

Со всей мощи лёгких я закричала – но ничего кроме «у и уаа», всё такого же до тошноты бодрого и всё более скрежещущего по нервам, я не услышала. Из глаз брызнули слёзы, но они не покатились вниз, а рассыпались вокруг меня, закружились, сталкиваясь друг с другом, дробясь, рассыпаясь мелкими брызгами, всё мельче и мельче, и их уже не отличить от тумана.

В сердцах встряхнула якорь-Корвина, и он – пропал, оставив меня в тумане, с пустыми руками и паникой в сердце. И грохочущей песенкой в ушах.

Ну какого Заррха мне так не везёт?!

Крылатые, помогите! – я взмахнула руками, как крыльями, вздымая их вверх, и туман пришёл в движение вместе с ними. Через мгновение его сдуло ветром, а я с удивлением огляделась.

Я очутилась в лесу – странном незнакомом лесу. Вокруг высоченные деревья, увитые зелёными канатами, кроны с мелькающими в них животными, скрывают небо, и лишь впереди виднелся просвет. Я шагнула вперёд и оказалась на огромной поляне, где не росло ничего кроме травянистых цветов – вокруг раскинулся ковер рыжих незабудок, словно поляна объята вечным негаснущим пламенем. А посреди неё возвышалась белая громадина, и я с трудом опознала в ней череп.

Череп дракона.

…Он такой большой, что похож на острозубую скалу.

Моё безумное воображение вместо зала для медитаций привело меня на место гибели Заррха на Архипелаге! Оно кажется таким реальным, что я могу, обойдя череп справа, рассмотреть весь скелет, занявший целую долину, укрытую огненными незабудками, а хвост протянулся на далёкий, синеватый в туманной дымке холм. Я стою и смотрю на эту выбеленную солнцем и дождями громаду, не зная, что чувствую: ненависть или благоговение.

И вдруг скелет начинает меняться.

Словно поддеваясь маревом, с далёкого хвоста и до самой головы он обрастает чёрной шкурой, блестящей на солнце острыми шипами, неимоверно красивый и такой же страшный.

Провалы глаз затягиваются мелкочешуйчатыми веками, плотно сомкнутыми, но будто готовыми открыться в любой момент. Из крупных, как пещеры, ноздрей истекает дымок.

Чёрный дракон Заррх распахивает пасть, и я замираю, не зная куда бежать и забывая, что это лишь бред.

– Он сейчас испепелит меня! – стучит в голове.

Но Заррх лишь кашляет, дымно, но без огня, сплёвывает кровь, и я вижу вдруг, что он весь изранен, отовсюду в его теле торчат огромные колья, некоторые ещё горят или тлеют, и тлеет, кажется, само его тело.

– Так тебе и надо, – думаю я, глядя на задыхающегося в агонии монстра.

Или я думаю иначе?

«Дитя моё… драконий род… отмстит за нассс…» - чудится в журчании крови из раны на шее дракона.

Но он снова кашляет, сплёвывает что-то, и вдруг картина моего кошмара сминается и меняется, дополняется адской болью, и вот я уже смотрю на морду дракона, только что выплюнувшего вместе со сгустками пахнущей озоном крови – меня.

А он, замерев, открывает глаза, жёлтые дикие глаза умирающего зверя, и рычит:

– Я ж-же пр-редупреж-ждал! Никаких медитаций!

Голос выключает и видение, и боль, но я ещё долго не дышу, боясь, что изломанные кости вопьются в лёгкие, пока не понимаю, наконец, что шум мне не мерещится.